Брэм Стокер - Скорбь Сатаны (Ад для Джеффри Темпеста)

Она подняла оружие. Я почти прыгнул вперед, но быстро отступил назад, увидев, что Лючио схватил руку, державшую кинжал, и с силой опустил ее, затем, вырвав у нее оружие, он разломал его и бросил куски на пол.

– Ваше место на сцене, сударыня! – сказал он. – Вы были бы главным мимом в каком-нибудь первоклассном театре. Вы бы украсили подмостки, увлекали бы толпу, имели бы, сколько хотели, любовников, как сценических, так и частных, были бы приглашены играть в Виндзор, получили бы бриллианты от королевы и записали бы свое имя в ее альбом автографов. Это была бы, несомненно, ваша великая карьера: вы родились для нее, сотворены для нее. У вас была бы такая же распутная душа, как теперь, но что из этого! Мимы не подлежат целомудрию!

Тем временем, когда он сломал кинжал и говорил ей с чрезмерной горечью, он оттолкнул ее на несколько шагов от себя, и она стояла, бездыханная и белая от злости, смотря на него со страстью и с ужасом. С минуту она молчала, потом, медленно подойдя с кошачьей гибкостью движений, с той грацией, какой она славилась на всю Англию, она сказала умышленно размеренным тоном:

– Лючио Риманец, я перенесла ваши оскорбления, как я бы перенесла смерть от ваших рук, потому что я люблю вас! Вы ненавидите меня, вы говорите, что отталкиваете меня, – я все еще люблю вас! Вы не можете бросить меня: я ваша! Вы должны любить меня, или я умру – одно из двух. Я даю вам время для размышления – весь завтрашний день; любите меня, отдайтесь мне, будьте моим любовником, и я буду играть комедию в общественной жизни так же хорошо, как другие женщины, так хорошо, что мой муж никогда не узнает. Но если вы снова откажетесь от меня, как вы отказались теперь, я уничтожу себя. Я не играю, я говорю спокойно и с убеждением; и то, что я говорю, то и делаю.

– Неужели? – холодно сказал Лючио. – Позвольте мне поздравить вас! Мало женщин достигают такой последовательности!

– Я хочу покончить с этой жизнью, – продолжала она, не обращая никакого внимания на его слова. – Я не могу существовать без вашей любви, Лючио. – Ее голос дрогнул мрачным пафосом. – Я жажду поцелуев ваших губ, объятия ваших рук! Знаете ли вы, думаете ли вы когда-нибудь о вашей силе? Жестокой, ужасной силе ваших глаз, ваших слов, вашей улыбки, красоты, которая делает вас более похожим на ангела, чем на человека! Был ли когда-либо такой человек, как вы!

Когда она сказала это, он взглянул на нее со слабой улыбкой.

– Когда вы говорите, я слышу музыку; когда вы поете, мне кажется, я понимаю, какими должны быть небесные мелодия поэтов; наверное, вы знаете, что сами ваши взоры – сети для пылкой, слабой женской души. Лючио! – И, ободренная его молчанием, она приблизилась к нему. – Вы встретите меня завтра на лугу, около коттеджа Мэвис Клер…

Он вздрогнул, как если б его укололи, но не проронил ни слова.

– Я слышала все, что вы ей говорили прошлым вечером, – продолжала она, подходя еще на шаг ближе к нему. – Я следовала за вами, и я слушала. Я почти обезумела от ревности. Я думала, я боялась, что вы любите ее, но я ошиблась. Я никогда ни за что не благодарила Бога, но в этот вечер я благодарила Его за то, что я ошиблась. Она не для вас, я для вас! Встретьте меня у ее дома, где цветет большое розовое дерево с белыми розами; сорвите одну – одну из этих маленьких осенних роз, и дайте ее мне: я пойму это как знак, что я могу прийти к вам завтра ночью, чтоб быть не проклинаемой или отталкиваемой, но любимой, любимой. Ах, Лючно! Обещайте мне! Одну маленькую розу! Символ любви на один час! Потом пусть я умру; я бы имела все, что я прошу от жизни!

Неожиданным быстрым движением она бросилась к нему на грудь и, обвив его шею руками, подняла свое лицо к его лицу. Лунные лучи осветили ее глаза, горевшие восторгом, ее губы, трепетавшие от страсти, ее грудь, дышавшую тяжело… Кровь прилила к моему мозгу, и красные круги поплыли перед моими глазами… Уступит ли Лючио? Он отдернул ее руки и отодвинул ее, держа ее от себя на расстоянии руки.

– Женщина, фальшивая и проклятая! – сказал он звучным и страшным голосом. – Вы не знаете, чего вы домогаетесь! Все, что вы требуете от жизни, будет вашим после смерти. Это закон, поэтому будьте осторожнее в ваших требованиях – из опасения, чтоб они не исполнились слишком точно. Розу из коттеджа Мэвис Клер? Розу из Рая! Это одинаково для меня! Не мне и не вам рвать их. Любовь и радость? Для неверных нет любви, для порочных нет радости. Не прибавляйте ничего к моей ненависти и мщению. Идите, пока еще есть время, идите и встречайте судьбу, которую вы сами для себя приготовили, так как ничто не может изменить ее. А что касается меня, кого вы любите, перед кем вы стояли на коленях, поклоняясь, как идолу… – Тихий жестокий смех вырвался у него. – Что же, обуздайте ваши пламенные желания, прекрасный злой дух1 Имейте терпение! Мы встретимся в непродолжительном времени!

Я больше был не в состоянии переносить сцену, и, выскочив из своего убежища, я оттащил мою жену от него и встал между ними.

– Позвольте мне защитить вас, Лючио, от приставаний этой распутницы! – крикнул я, залившись диким смехом. – Час назад я думал, что она моя жена; я нахожу ее только купленной вещью, которая домогается переменить хозяина!

XXXI

Одно мгновение мы все трое стояли друг перед другом: я – задыхающийся и без ума от ярости; Лючио – спокойный и презрительный; моя жена, шатаясь, отступающая от меня в полуобмороке от страха. В порыве бешенства я бросился к ней и схватил ее за руки.

– Я слышал вас! – сказал я. – Я видел вас! Я следил, как вы стояли на коленях перед моим верным другом, моим честным товарищем, и прилагали все усилия, чтобы сделать его таким же подлым, как вы сами! Я – тот дурак, ваш муж, тот слепой эгоист, чье доверие вы добивались приобрести и обмануть! Я – тот несчастный, кто своим несметным богатством купил себе через брак бесстыдную куртизанку! Вы смеете говорить о любви? Вы оскверняете само ее имя! Великий Боже! Из чего сделаны подобные женщины! Вы бросаетесь в наши объятия, вы требуете наших забот, вы претендуете на наше уважение, вы искушаете наши чувства, вы побеждаете наши сердца и затем изо всех нас вы делаете дураков! Дураков, и хуже, чем дураков. Вы лишаете нас, мужчин, чувства, совести, веры и жалости! Нет ничего удивительного, если мы становимся преступниками! Если мы совершаем дела, позорящие наш пол, то не потому ли, что вы подаете нам пример! Боже! Боже! Я, который любил вас, – да, любил, несмотря на все, чему научила меня женитьба на вас, я, который отдал бы жизнь, чтоб спасти вас от тени подозрения, я один из всего света, кого выбрали, чтоб убить своей изменой!

Я выпустил ее из рук. Она с усилием возвратила себе самообладание и прямо посмотрела на меня холодными бесчувственными глазами.