Игорь Кром - Самая страшная книга 2015

«Но вот «для чего» - пока ещё есть».

Светофор загорелся зелёным, и пятьсот с лишним «лошадок» под капотом «Ауди R8 Spyder» рванули детище немецкого автопрома вперёд. Шушары остались позади, движение на Московском шоссе было относительно свободным, и стрелка на спидометре не перепрыгивала отметку «девяносто».

Марго вела аккуратно, обгоняя и перестраиваясь без какого-либо намёка на хамство. Чистопородный «немец» идеально слушался руля, ну, и четырнадцать лет водительского стажа – это не стакан горелых семечек… Само собой, кто-то непременно брюзжал вслед, баба за рулём алой иномарки стоимостью почти в восемь миллионов целковых – для некоторых по определению является тем самым хамством и раздражителем. Даже если она никого не подрезает с запредельной наглостью и дисциплинированно включает поворотник при перестроении.

До дома было ещё километров тридцать с гаком, через Царское Село, Павловск, в сторону Гатчины.

Кровь вижу. Подумай, не спеши…

Маргарита сжала губы, в очередной раз прогоняя загостившееся в памяти видение: настроение портилось безоглядно. Прибавила газу, нырнула на левую полосу – в сужающийся просвет между видавшей виды «газелью»-развозкой с заковыристой эмблемой незнакомого предприятия на дверце, усталыми лицами людей за окнами: и – гружёным панелевозом. Стрелка спидометра поползла к ста двадцати.

не спеши…

Тентованный, приближающийся по встречной большегруз – вдруг бросило в сторону, словно кто-то огромный и невидимый играючи щёлкнул по боку тягача.

кровь вижу…

Рита бездумно, рефлекторно рванула руль вправо, уходя от неминуемого столкновения: и «Ауди» послушно рыскнул вправо, на волосок разминувшись с передним бампером «КАМАЗа». Слишком близко, слишком неожиданно!

Тормоза панелевоза возмутились: натужно, пронзительно. Зеркало заднего вида «Спайдера» запечатлело частичку начинающегося кошмара – панелевоз неудержимо кренился набок, заваливаясь на экстренно тормозящую развозку. Дьявол впал в детство, и решил поразвлечься «бибиками», сталкивая их друг с другом: причудливо, беспощадно, жутко…

Сбоку надвинулось ещё что-то, кажется бортовая, идущая «порожняком» Газель. «Ауди» ощутимо тряхнуло, Марго судорожно вбила педаль тормоза в пол. Но от следующего – страшного, непонятно откуда прилетевшего удара о корпус «Спайдера», сопровождающегося скрежетом сминающегося железа – Маргариту вышвырнуло в чёрную каверну небытия…

- Мама… Уходи, мама!

- Лидочка?!

Девушка стояла в двух шагах от Риты, выставив перед собой обе руки. Ладони смотрели вниз, и Марго впилась в кончики пальцев умоляющим взглядом, будто это могло не дать им подняться вверх: став жестом неприятия.

- Лида, ласточка моя. Как мне без тебя плохо…

- Мама! Почему всё так получилось? – пальцы девушки дрогнули, и замерли снова. Маргарита застонала, чувствуя, что сердце словно ухватили щипцами: одна часть которых была ледяной, а другая – раскалённой.

«Я не знаю – почему. Такая судьба… - невысказанные из-за сковавшего горло спазма слова крутились в голове: садня, словно живые. – Прости меня, Лидочка».

- Мне до сих пор нет покоя, мама… - струйка крови перечеркнула подбородок девушки, потекла по шее. Губы дочери были разбиты – полностью, страшно… Корка запёкшейся крови треснула ещё в одном месте, и вторая струйка проложила путь вниз. – За что меня так?

Рита посмотрела на свою единственную дочь, не сдерживая слёзы. От платья Лидочки-ласточки, одетого на выпускной бал – осталось что-то невразумительное, сильно испачканное кровью.

Её кровью.

Следы побоев, укусов – на левом плече зияла рана, какую могли оставить лишь зубы, вырвавшие кусок плоти… Прокушенное сразу в трёх местах – горло. Несколько глубоких порезов на хорошо видимой в прорехах настоящего китайского шёлка – груди. Порезы на руках, бёдрах: на внутренней стороне которых кровь засохла пятнами вовсе уж жутких размеров…

- Доченька! – спазм прошёл, и Маргарита сделала шаг к той частичке себя, которую она любила больше всего в жизни. – Я здесь, с тобой!

- Уходи, мама! – в карих глаза отчаяние смешивалось с невыразимой любовью, и Рита увидела – как кончики пальцев всё же поднимаются вверх. Марго остановилась, поспешно вытирая мешающие слёзы. Ещё раз увидеть дочь! – пусть такую…

- Я люблю тебя, мама… - прошептала Лида. – Но сейчас ты должна уйти. Должна…

- Спокойно, всё хорошо, - мужчина в белом халате успокаивающе протянул руку, коснувшись плеча Маргариты. – Очнулись, наконец-то…

Сбоку от него замерла женщина средних лет, в таком же белом халате, черты лица были чуточку грубоватыми: немного смягчить – и будет вылитая Валентина Теличкина.

- Где я? – мгновенно спросила Марго. Мышление было нисколько не шатким: обычным. Реальность, насколько могла судить Рита – воспринималась в полном объёме и адекватности. Человек в чуточку помятом халате больше всего походил на врача: а помещение, в котором они находились… если это не больничная палата, то Маргарита – Исаак Ньютон. Других больных не наблюдалось, палата была явно не общей, и судя по имеющемуся в ней оборудованию и уровню ремонта – точно не бесплатной. Ну, тут ответ простой – наверняка видели документы, возможно, даже позвонили в фирму, Роберт и подсуетился…

- А как вы думаете – где? – моментально последовал встречный вопрос. Эскулап нисколько не напоминал пухлощёкого любителя градусников, придуманного Чуковским: монументальный, широкоплечий, гладко выбритый, с цепким – даже жестковатым взглядом зелёных глаз. Такой типаж уместно смотрелся бы где-нибудь на афише, оповещающей о схватке бойцов «ММА», чем в больничных интерьерах.

- В клинике, - лаконично сказала Рита: доктор молча кивнул. – Сколько я здесь?

- Вы помните, что с вами случилось? – ненавязчиво поинтересовался эскулап. Медсестра? санитарка? – по-прежнему не двигалась и даже не пыталась вставить слово, являя собой идеальный образец вышколенного персонала.

- Помню.

Марго действительно помнила всё – от утра, когда она уехала в Питер, и – до того мига, после которого навалилось беспамятство. Сон тоже сохранился в памяти – весь, до мельчайших нюансов, большинство из которых девятьсот девяносто девять человек из тысячи предпочли бы забыть навсегда… Но Маргарита была той самой тысячной, во многом идущей наперекор устоявшимся правилам и привычкам толпы.