Самая страшная книга 2023 - Оксана Ветловская
Она всегда покупала их, не особенно задумываясь. Розы, в сущности, были воистину королевами цветочного двора, удивительно подходили ко всему: к радости и скорби, любви и печали. Возможно, мать имела в виду под пошлостью именно это. Но ее здесь не было.
И потом – Нина не отдавала предпочтение никаким цветам. Если вообще их любила. Она, кажется, не получила за свою короткую жизнь ни одного букета.
В такой час и такую непогоду Оля предсказуемо оказалась единственной посетительницей кладбища и упрямо продолжала идти сквозь стылую слякоть. Даже в ботинках ноги ощущали идущий от земли холод.
Могила виднелась издалека, резко выделяясь на фоне однотипных скромных крестов и безрадостных гранитных монолитов.
Мать настояла на роскошном памятнике: огромный ангел горестно уронил голову на руку, вечно оплакивая потерю. Дождь слезами катился по сероватому мрамору отрешенного лица, потеки грязи ползли по распахнутым крыльям.
В детстве он скорее пугал и подавлял Олю, чем успокаивал и уж тем более – утешал. Но сейчас он казался меньше и как-то проще, чем помнилось. Смотреть на него было приятнее, чем на лицо, перенесенное с фотографии. Мастер, пожалуй, слишком старался, и в этом юном лице, изображенном филигранно и со знанием дела, было трудно разглядеть черты сестры.
Оля положила розы на скамейку, стряхнув листья и ветки. Заранее смирившись с тем, что вымокнет насквозь, затянула капюшон, извлекла из пакета маленькую лопатку и грабельки, купленные вчера в магазине низких цен специально для этой цели.
Сколько лет здесь никто не был?
Мать ездила на могилу дочери фанатично, сначала – каждую неделю. Оля покорно сопровождала ее. Как оруженосец тащила пакет с лопаткой, хлебом, цветами, водкой. Поездка туда и обратно с непременным заходом в церковь занимала восемь часов, то есть целый день. Пока ее одноклассники дожидались выходных, Оля желала лишь одного: чтобы завтра снова был понедельник – день, когда до мутного тяжелого воскресенья оставалась еще неделя.
Отец предпочитал не ездить вовсе.
– Я прекрасно помню свою дочь, и я ей больше не нужен, – отрезал он матери, когда она в очередной раз собралась к Ниночке.
Он увез их из этого города почти насильно, когда понял, что визиты матери на кладбище больше напоминают походы на рабочие смены, чем на скорбь.
Ноги уже подводили ее, но она все ездила и ездила на кладбище, даже когда Оля, наконец, осмелилась отречься от почетной роли оруженосца, съехавшись с Антоном, и пакеты с хлебом, водкой и лопатками приходилось таскать самой. Потом здоровье совсем испортилось, и добираться дальше магазина стало трудно. Сколько лет назад это случилось?
Оля не могла посчитать. Она положила розы на прибранную могилу, протерла мраморные крылья и руки стража и выпрямилась.
Воздух здесь был чистым и влажным и с каждым вдохом словно промывал легкие изнутри.
Странно, что здесь и сейчас, спустя столько лет, стоя в одиночестве под потоком холодного дождя, который вымочил пуховик насквозь, она впервые не ощутила того тяжелого кома вины, стыда и ужаса, что таскала сюда когда-то каждую неделю и что был стократно тяжелее пакетов, которые она волочила.
Она собрала мусор и еще немного постояла в тишине, озираясь. Рядом, на семейном участке, под крестом лежал дядя, мамин двоюродный брат. А следом за ним была еще одна могилка, вся заросшая травой. Ни креста, ни памятника. Оля наклонилась, чтобы заодно поднять выцветшие фантики и пустые, покрытые липкой гнилью жестянки от дешевых свечей.
Грабли с неприятным звуком царапнули по камню. Оля отбросила прелые скомкавшиеся листья – под ними оказался простой квадратик гранита.
По привычке автоматически складывать и вычитать числа, выработавшейся за долгие годы работы в бухгалтерии, Оля подсчитала, что Каширская Елена Михайловна прожила пятьдесят два года. Видно, родственников не осталось. Ушел человек, нет ничего. Странно, что с дядей они были почти ровесниками по году рождения, но об этой Каширской Оля никогда не слышала, хотя фамилия и казалась смутно знакомой. Какая-нибудь бедная родственница, которая не заслуживала хорошего могильного камня?
Оля ощутила непонятный укол досады. Она кое-как расчистила памятную табличку. Был человек, и хотя бы имя осталось. Не полное беспамятство, бездонное небытие: что был, что не был.
Дождь все шел, когда Оля подъехала к школе. Смотрела сквозь усыпанное каплями стекло, как стремительно приближается размытое пятно Сашкиной куртки. Еще минута – и машина наполнилась смесью запахов жвачки и сырости.
– Опять слушаешь свои нудные песни, – мгновенно оценила Сашка играющий джаз, – фу.
– Мне нравится. – Оля крутанула руль, всматриваясь в зеркало. После кладбища на душе было спокойно, препираться с дочерью не хотелось.
Несмотря на заверения компетентной Алины Сергеевны, внутри у Оли дремала тревога и сон ее был чутким. У дочери появилась раздражающая привычка дергать плечом и молчать в ответ на прямой вопрос. Приходилось повторять все дважды, а то и трижды, чтобы удостоиться ответа королевны, что невероятно раздражало.
Иногда ей казалось, что дочь мыслями находится где-то не здесь, что, в общем, было не похоже на Сашку, всегда на все сто включенную в реальность. И об этом стоило подумать, а может быть, поговорить с Алиной, уже настойчивее.
Дочь устроилась за спиной и принялась качать ногой, пиная спинку сиденья.
– Саш, перестань.
– А ты смени пластинку.
– Саша!
Грубость дочери была ничем не оправдана и потому хлестнула наотмашь, Оля ощутила, как вспыхнуло лицо.
Пинок в спинку кресла.
Оля глубоко вздохнула, попыталась поймать лицо Сашки в зеркале, но не смогла, та приникла к окну.
– Я тебя не узнаю.
Молчание.
Оля чуть притормозила и обернулась через плечо, стараясь при этом не выпускать из виду дорогу.
– Что с тобой, дочь?
Сашка повернулась очень медленно, и Оля успела заметить, как неуловимо изменилось ее лицо, через которое, как сквозь стремительно тающий воск, проступили чужие черты. Глядя стеклянными глазами, ясным звонким и совершенно не своим голосом Сашка отчеканила:
– Я не твоя дочь!
Ольгу смело волной удара, шею скрутило болью, перед глазами вспыхнула и погасла ослепительно белая молния.
Сашка нерешительно стояла в темном коридоре. Из-под двери сочился бледный желтый свет, за дверью был папа. В его комнате стояла тишина. Может быть, он работал. Он часто работал ночью, особенно после аварии.
Сашка помнила глухой сильный удар, а потом сразу – небо в окне машины сквозь круглые капли дождя.
– Мама? – позвала она.
Мама не отвечала.
Сашка почувствовала, что ее сейчас вырвет.
В окне показалось незнакомое лицо, и все происходило быстро и сумбурно.
Потом они с папой остались вдвоем,
