Георг фон Штайнер - Супруги Харрисон поздравляют Вас

Он открыл глаза и увидел склонившееся над собой её лицо.

— Ты стонал во сне, — сказала она.

С минуту он непонимающе смотрел на неё, пытаясь определить, в каком из кошмаров находится.

Она молча утирала пот с его лба, внимательно заглядывая в глаза, словно читая его улетучившийся сон. Потом медленно приблизила лицо и припала губами к его губам. В ноздри ударил знакомый запах её тела, который, кажется, стал ещё сильнее.

— Ты проспал весь день, — тихо и хрипло произнесла она, оторвавшись от его губ.

— То есть… как? — выдавил он, чувствуя, как внутри горячей волной поднимается возбуждение. — А сколько времени?

Он совершенно не помнил, когда и как уснул. После того, как не обнаружил её в спальне, он обследовал обе тумбочки и туалетный столик. Не найдя ничего интересного, присел на кровать, чувствуя безмерную усталость. Всё.

— Скоро час ночи, — прошептала она, расстёгивая рубаху у него на груди. Сама она так и оставалась голой. — Мамочка заждалась, когда же комарик проснётся и укусит её.

— Первый час… ночи? — ошарашенно повторил он.

Безнадёжность его положения тоской сдавила сердце. Родной дом всё так же далек и эфемерен, а этот бункер ему не снился. И мумия не снилась. Это всё было на самом деле.

Тоска, бесконечная тоска спазмом стянула горло. Смертная тоска. Кажется, только сейчас он по–настоящему ощутил всю кошмарность своего положения, всю его безысходность и неотвратимую перспективу гибели.

Пойти сейчас за киркой, вернуться и разнести башку вдребезги этой ужасной девке, этой вампирше.

А Джейн уже расстегнула молнию джинсов, её рука юркнула ему в трусы.

— Комарик навострил своё жальце, — произнесла она довольно.

Дик почувствовал, что «жальце» его действительно находится в полной боевой готовности. Эта тварь, это животное возбуждало его с полуслова, полувзгляда и полукасания. Он кошмарно устал сегодня, он весь день ничего не ел и не пил, но чувствовал себя сейчас крепким, отдохнувшим и готовым на всё. Такое несоответствие оставляло слабую надежду на то, что происходящее всё же кошмарный сон, потому что без еды он к вечеру всегда ощущал себя полумёртвым и даже думать не стал бы ни о каких сексуальных подвигах.

— А ну–ка, — шепнула Джейн, уже, кажется, во всю заведясь, — лети сюда, мой сладкий. Мама поймает своего комарика, мама высосет у него все соки…

Он застонал от удовольствия, чувствуя, как жаркое влагалище поглощает его вздыбленную плоть, втягивает, охватывает и сдавливает мягкими сокращениями. Она качнулась на нём пару раз, и он тут же кончил, но знал, что это лишь начало, потому что Дик–маленький, излившись, и не думал идти на боковую.

Это был ещё более дикий секс, чем предыдущие два раза. Он не знал, сколько времени она трахала его; весь его пах был вымазан скользко–липким; он слышал её стоны и всхлипывания, слышал своё рычание, ощущал её ногти, вонзающиеся ему то в грудь, то в ноги и терзающие до крови, задыхался от её жадных поцелуев, кусал её груди, бесновался, отдаваясь ей.

Наконец, раскрасневшаяся, задыхающаяся, пульсирующая она замерла на нём, странно затихла, лихорадочно гладя и царапая его живот.

Потом вдруг наклонилась чуть в сторону и со сдавленным звуком коротко срыгнула на свою половину постели. Вытерев рот, слезла с Дика, спустилась с кровати и вытянулась на полу, на спине, разбросав руки и ноги, закрыв глаза.

Он с тошнотворным чувством омерзения соскочил с постели, отошёл, натягивая трусы, поднимая приспущенные джинсы.

«Что за чёрт!.. Что за гадость! Этого ещё не хватало!»

— Это ничего, — еле слышно сказала она. — Это от слабости. Ты был слишком голоден.

— Что? — произнёс он, торопливо застёгивая рубаху.

— Много высосал, — продолжала она.

«Я высосал?.. Что за бред… Это ты сосёшь меня, животное…»

— В обед, — произнесла она почти неслышно.

— Какой обед?! — закричал он.

— Ну… я покормила тебя, пока ты спал. Не сердись.

— Что? Как это?.. Чем?

— Собой, — ответила она, приоткрыв глаза, бросив на него затуманенный взгляд. — Чем же ещё…

«Больная. Она больная. На всю голову. О, Господи, как я хочу проснуться в своей комнате! Сделай для меня эту малость, Боже, разбуди меня!»

— Что у тебя в той комнате, под замком? — спросил он и тут же испугался, что она ответит.

Она ответила.

— Детская. Только не у меня, а у нас.

«Безумие. Какая, к чёрту, детская! Для этой мумии из подвала, что ли?.. Что происходит?!

— Открой, я хочу посмотреть.

— Нет, туда нельзя.

— Где мы находимся? Что это за дом?

— Наш дом, — устало ответила она, кажется, засыпая. — Наше гнездо. Пойдем спать? Я устала.

Он задумчиво посмотрел на неё.

Его или её безумие, или их одно безумие на двоих, никак не получало чётких очертаний. «Что происходит?» — это был тот вопрос, ответ на который найти необходимо, чтобы окончательно не свихнуться, но не хочется, потому что ответ этот не сулит ничего хорошего и, может быть, от этого ответа ты свихнёшься ещё быстрей.

Она задремала, засопела.

Посмотрев на её распластавшееся возле кровати тело, он снова обратил внимание на эти странные припухлости. Только теперь это были уже не округлые шишечки, а что–то немного напоминающее выросты — будто изнутри в её плоть упёрлись ножки табурета и давили, и казалось, что кожа в этих местах натянута так, что вот–вот лопнет. Два выроста под грудью, два на бедрах и… да–да, два ранее не замеченных им, на руках, повыше локтей. Вдобавок ко всему, эти места, кажется, покрылись какой–то чёрной щетиной.

Дик осторожно обошёл кровать и приблизился к лежащему на полу телу, склонился, чтобы получше рассмотреть — опасливо, готовый в любой момент отскочить или пнуть.

Она уснула, и запах от неё стал, кажется, не таким сильным, но он был всё так же притягателен и волнующ. Древний, неудержимо влекущий запах самки — вот что это было такое. Он не был приятным или неприятным. Дик даже не мог бы уверенно сказать, что он ощущает его носом, не сумел бы описать его. Но он его чувствовал каждым нервом, и глаза его против воли хозяина фокусировались не на странных наростах под кожей, а на её промежности и груди, которые хотелось трогать, касаться их языком, хотелось погрузиться в неё, заставить стонать и биться под его толчками. Его неудержимо влекло к ней.

«Это штука как–то называется, — попытался он вспомнить. — Африкативы или как их там… Пиромоны ли… Они бывают у животных и у насекомых. Вот почему я не могу ей сопротивляться. Она монстр какой–то…»

«Наше гнездо, она сказала. Не «гнёздышко», а гнездо… Она монстр, ладно, но я‑то — нет. Почему я отзываюсь на её эти… «Я покормила тебя, пока ты спал… Собой, чем же ещё…» Что за дрянь… Что происходит?.. Почему — я?!»