Антон Антонов - Пражский музей пыток

Внезапно, левую щёку обжигает хлёсткий удар; с небольшим отставанием, болью вспыхивает правая. Переведя взгляд на стоящего передо мной человека, секунд пять фокусируюсь, и, пока брови приподнявшись, заставляют лоб прорезаться складками, говорю:

– Ты? – передо мной стоит Француз. – Что… – жестом он прерывает меня. Садится на краешек стола и указав на Американца шепчет:

– Не жалко, старикана?

– Я… – он опять останавливает меня жестом, наклоняется, сделав строгое лицо, и произносит уже в полный голос:

– Шучу! – И заходится смехом.

Озадаченный, только и могу, что смотреть на хохочущего передо мной человека. Отсмеявшись, уже с бесстрастным лицом, шутливо погрозив мне пальцем, он говорит:

– Ох, порадовал ты меня, порадовал. Что теперь делать будешь? Как с полицией разбираться планируешь?.. Шучу я! – Снова смеётся, и говорит: – Ты бы себя видел! – Он широко открывает рот, хмурит брови, закрывает рот, губы вытягиваются в тонкую полоску. И всё это не прекращая смеяться.

Я делаю ещё одну попытку заговорить:

– Откуда…

– Погоди, погоди. – Он прищуривается и, улыбаясь на одну сторону, говорит: – А как тебе девушка администратор? О! Хо хо, ты покраснел! Ат, шалун, – и опять грозит мне пальцем. Затем встаёт напротив меня, прячет руки в карманы брюк.

– Ладно, – лицо его абсолютно серьёзно, – так что на счёт «Эгинбурга»? – Француз внимательно смотрит на меня.

– «Эгинбурга»? Пива? Его продают только в Карловых Варах.

– И?

– В «Легенде» его быть не может… – я усиленно сопротивляюсь подступающим догадкам.

– А значит? – он выжидающе указывает на меня рукой ладонью вверх. – Ну, смелее.

– А значит мы в чёрном проёме. – Я вытираю проступивший на лбу пот.

– Подсказка не из блестящих, но! Для Чехии, в самый раз.

– Значит, ты не врал?

– Да с чего мне врать-то? И я ведь тебе сказал, сразу причём, твой страх связан с женой. Чего ж ты сразу к ней не пошел, м? И, кстати, она ведь просто возила бедного старичка в больницу. Что-то с сердцем, знаешь ли. О, прости, конечно знаешь. – Он улыбается.

– Откуда… откуда это всё, известно тебе?

– А как по твоему? Я создал это место. Конечно я знаю, что тут происходит.

– Но зачем?.. Что… мне теперь делать? – я задаю вопросы, но внутри чувствую сплошной вакуум. Круговерть мыслей прекратилась. Эмоции пришиблены последними событиями и новостями.

– Тебе? – он достает из-за пояса пистолет и кладёт на стол. Знакомая вещь… – Могу предложить вариант. – Возле глаз его собираются морщинки веселья, но в остальном он серьёзен.

Отчего-то меня это сначала раздражает. Затем моё сердце начинает выдавать за сотню ударов в минуту. Кровь очень отчётливо, стучит в ушах. Начинается. Успеваю констатировать накатившую волну бешенства и резкий бросок на Француза.

А потом как будто просыпаешься: резкий переход от картинки сна в реальность.

Я почти успеваю сжать горло Француза. В последний момент он прыжком расставляет ноги шире плеч, вскидывает широко руки: и я влетаю в появившийся на его месте чёрный проём.

Здравствуй грёбаный коридор. Обернувшись вокруг себя, убеждаюсь в том, что попал опять в грязно-жёлтый Ад. Смутное беспокойство прерывает неосознанное сжимание кулаков. Опустив взгляд, смотрю на пустые руки – нет пистолета. На столе. Он остался на столе… Резко поворачиваюсь к проёму – которого однако, уже нет. И ни где вдоль моего персонального коридора без тумана, нет ни одного чёрного прямоугольника.

Щёлк. Щёлк. Щёлк.

Шур. Щёлк.

Чавк. Щёлк. Щёлк.

Ноги срывают меня с места ещё до того, как я обернусь за спину: туда, где до тумана жалкие пять метров. До тумана и тех, кто издаёт эти звуки. Вперёд, вперёд, быстрее, ещё быстрее…

Мой панический бег, несколько скрашивают, вырвавшиеся на свободу эндорфины. Скрашивают, но не более того.

7

Никогда не бегал на тренажере, на беговой дорожке. Но представлю, в общих чертах, как оно. Полотно движется, ты бежишь, а вокруг один и тот же фон. Насколько знаю, есть тренажёры, в которых полотно приводится в движение именно ногами бегущего. Если всё так, я как раз на одном из таких.

Субъективно, я бегу уже час. Ноги начинают побаливать. Лёгкие пока держатся, но изредка всё же, дыхание срывается на хрип. Хорошо хоть бок не колет, иначе… Нет, стоп, всё будет нормально. Всё будет нормально. Как? Как оно будет нормально? Ни пистолета, ни дверей, ничего! Меня сожрут! Собрав силы, немного ускоряюсь. Опрометчивый поступок: через минуту правый бок оккупирует боль. Какая ирония… кх-кх-кхех-кх. Бросив взгляд за плечо – силуэты тварей видны еле-еле, – я немного сбавляю темп, выставляю дыхание на вдох, вдох, выдох, вдох, вдох, выдох. Отличная схема, между прочим. Я вышел на нее ещё в школе, во время местных соревнований. И после сотни метров, с момента как я перешел на 2—1, у меня открылось легендарное второе дыхание! Именно так. Хотя перед этим, только и думал, как бы вообще добраться до финиша.

Тренажеры хороши ещё и тем, что позволяют спокойно подумать. Тело занято своим делом, мозг своим – никто никому не мешает. Идеально. И если уж я «на тренажёре», почему бы не поразмышлять над происходящим. Последние сутки я постоянно то напуган, то озадачен. Не было возможности толком всё осмыслить. А сейчас пожалуйста. Беги, думай. Идеально. Вдох, вдох, выдох.

Во-первых: пора откинуть мысль о сумасшествии. Любой вариант с этим допущением – та самая «димагогия».

Вдох, вдох, выдох.

Во-вторых: музей – место, откуда перемещает сюда, в Коридор. Грязно-желтый Ад… Метко подметил Француз. Хотя какой он француз! Вряд ли даже человек, это понятно. Урод блин, прикрылся писателем. Знал откуда-то, что слабость имею к ним.

Вдох, вдох, выдох.

В-третьих: завязано всё на страхе. И, скорее всего, на других негативных эмоциях. Например? Злость. Интересно, ревность эмоция? Ладно, второстепенно. Оставим страх.

Вдох, вдох, выдох.

В-четвертых: почему, в музее происходит такая хрень? Серьёзно? Хрень? Хотя, да, более подходящее слово подобрать сложно. А важно ли, почему? Если поможет вырваться отсюда – да. Хорошо, и почему же? Есть версии? Пожалуйста, вот самая достоверная. В музеетри этажа посвященных пыткам – картины, инструменты, прочая дрянь. Всё это мощный концентрат страха, боли, страдания; и других прелестей человеческой добродетели, ага.

Вдох, вдох, выдох.

Многие приходят туда, чтобы хорошенько испугаться, а потом выйти и почувствовать, что в их, жизни, этим ужасам нет места. Всё происходящее с ними, обыденно, скучно, да, но и слава богу. После увиденного, вряд ли кому-то захочется променять страх не заплатить вовремя кредит, на реальную дыбу. Люди – трусы, когда дело доходит до физической расправы. Особенно когда понимаешь, что в конце только смерть. А она там всегда.