Оксана Бердочкина - Звездочет поневоле

– Шуга, я все уже знаю, но ты послушай, меня вчера неожиданно для себя осенило! Я не забуду… Так не совсем то, сейчас я тебе зачитаю, – Ключ погрузился в клетчатые листы, что сугробом лежали на его пустом рабочем столе, и, упираясь вниманием в капризы собственного почерка, – вспотел, предвкушая положительную оценку мысли. «Я никому не говорю о том, что вы есть. И прячу свой февральский снег под подушку, зашитый в стену он ликует, и, оторвавшись от сиденья, летит в мой старый абажур!» Ну, что скажешь? – С последней откровенностью зачитал Ключ, ожидая в ответ легкость позитивных изречений. На что Сахарный забавно усмехнулся, медленно снимая пиджак, чувствовал свою грядущую силу. Конечно, он знал, что написанная белиберда Ключом есть некое литературное послание, которое он никогда не зачтет объекту своих влюбленных реакций. Оптимизм знаний вызывал чувство сладкого умиления с произволом мести и шантажа. «Ключ, иногда ты бываешь глуп», – признался Сахарный, воображая потирающую лапки муху, ответственно желая отомстить ему за вчерашний категоричный разговор.

– Зачем?

– Что зачем?

– Летит.

– Что за вопрос? Летит и все. Любовь! И этим все сказано.

– А зашили кого?

– Кого? Ты же сам говорил, что неважно как, главное, чтобы красиво.

– Говорил, но красота без смысла все равно, что прирожденная мать, не познавшая материнства.

– Ну, хорошо, я тебе проиграю! Я скажу, что это был инстинкт, теперь что?

– Я не понимаю, при чем здесь ноги?

– Какие ноги? Нет. Все не так… это желание быть с кем-то! – убеждал в наличии глубины расстроенный Ключ, уже сомневаясь в написанном.

– Хорошо, а зачем кого-то прятать и тем более отрывать, когда и так все достаточно наглядно?

– Да нет же, все не так, – стесняясь самого себя, занервничал не подъемный Ключ, вглядевшись в свое вчерашнее потухшее яблоко – «Красный принц».

– Все не так уж плохо. Поверь. Главное, никому не показывай сей черновик, просто загляни в словарь и найти слово ахинея. И, чур, без экстрима, боюсь, ты навредишь своей особенной репутации.

Ключ пережил шок, разочарованно отпуская от себя надежду на литературный рассудок и черту явственного новатора – неизбежно заскучал. Да еще весьма неудобно вспомнилось ему, как однажды он придумал продать свое старое зимнее пальто одной несговорчивой жадине, но, вовремя остановившись, с раскаяньем выбросил кофру на помойку в самый канун намеченной встречи. Перегорела лампочка идей, и спустя трудный час Ключ с горечью сомневался в содеянном, попрекая себя за уступчивость, вслушивался в добро обманчивых разговоров, услужливо понимая, что вот-вот лопнет. «Надул же… Надул».

Сахарница

«Сколько время на ваших часах?», – спросит устало, облизнется, затем канет в никуда. Да, он знал этого человека, он всегда поднимает воротник и внезапно уходит. Теперь, когда рядом кто-то танцует со стаканом джина в руке, от души поет, изворачивается, он хочет проделать нечто подобное, но его невольное назначение не может позволить ему уйти прочь. «Хорошие ребята!» – кто-то выкрикнул Шуге из толпы. «Дай телефон уроду!», – продолжал выделяться некий, спешно танцуя, всем своим пьяным взором обращаясь к резонирующей сцене.

Пережив грустное состояние, Шуга покинул нелегкое для себя мероприятие, без суеты спускаясь по лестничной конструкции, он, крепко придерживал салфеткой поранившийся фаланг пальца, все более приближаясь к действительности зимней ночи. Еще в салоне Шуга поднял воротник, вспоминая старого знакомого, и теперь, когда на руке появился случайный порез, домой хочется вдвойне. «Отчего я так резко провел по краю плотной бумаги, получилась неприятная отдача. Правда, в том, что вызывать такси, я так и не научился». В нелепости происходящего Шуга потерянно ожидает, ощущая настороженность своего разума. «Что я здесь делаю?», – он поднимает голову вверх, видит черное небо, в нем украдкой пульсирует звезда, еще немного, и она взорвется, исчезая с карты вселенной, и наблюдавший за ней путник найдет сговорчивого таксиста. «Так не хочется читать свои мысли», – он взялся за голову, но они сами плывут, забравшись в маленькую книжечку его утомленного сознания. Мысли естественно отражаются в настроении, превращая его существо в их правдивое зеркало. О чем он не знал еще в прошлом? Не знал расстояния между любимыми городами, не знал, что любому одетому на его запястье часовому механизму суждено спешить, отрываясь от общего времени. Не знал, что всякого рода мистика будет относиться к нему с большой осторожностью, не знал, что звук колокола станет звуком всей его жизни. И уж вряд ли ведал до поры о судьбе своей сущности, ибо ей суждено стать сильнее всего того, что станет его окружать.

«Вам дадут минимум. Вам уже дали минимум. Не одевайтесь, вас все равно разденут». Его везли в суровую неизвестность, и действительно раздевали, а, добравшись до пересыльной тюрьмы, он выйдет не в своей одежде, и даже кеды не будут ему впору. «Да, когда я выйду на свободу, никто не поверит, что я вышел и тем более входил. Никто – мое будущее. Но без прошлого мне его не встретить, а я еще не научился жить настоящим, как странно, что любовь к настоящему мне привьет неблагодарная тюрьма».

Спустя долгие годы, прячась в кулуарах бристольских салонов, он с врожденной осторожностью осматривал всех тех, кто находился подле него, всех тех, кто суетился на расстоянии – практично вычисляя для себя как необходимость общения, так и естество собеседника. Однажды в разгар ночных игр Шуга сделал уж слишком вольную ставку в тот момент, когда в соседней комнате виртуозно играло сердце Шопена. В заключении он неожиданно для себя выиграл, услужливо получив визитную карточку с вопросительной подписью «Антиквар?».

Неизвестный приблизился, заранее осмотрев издалека с тем же мастерством, как и Сахарный, и слегка прикоснувшись к его щеке, с придыханием прошептал: «Я видел тебя в черно-белом кино». И в этом они были необъяснимо похожи, можно сказать, до самого стыдного безобразия. Люди лишенные потенциального предположения в отношении их прошлой жизни, без знаков и характерных примечаний. Однако с большим мастерством разгадавшие их общую глубоко спрятанную суть.

«Зачем это все есть во мне?», – задумываясь над собой, Шуга въедет в переулок, чтобы немедленно переплатить таксисту, дабы продолжить свое нередкое ночное катание во имя мыслей в неизвестном ему автомобиле. «И зачем он меня так хорошо заметил? Так любезно меня попросил, оказавшись мне другом, а главное, приведя меня к тем, кто его и сгубил. Хитрый Ключ, придет время, когда тебя потеряют. Антиквар знал свое дело, знал его лучше других».