Юлия Чеснокова - Вечная сказка

— Я принесла книги, — устроившись на полу второго этажа, мы легли рядом на животы, и я положила два тома перед собой и Луханем. Снова придя к нему на следующий день, я немного успокоилась, что изменений не происходит. Ладно, что их нет в лучшую сторону, главное, что и в худшую нет сдвигов. — Умные книги о реинкарнации и метемпсихозе. — Я не смогу переворачивать страницы… — напомнил молодой человек печально. Укорив себя за оплошность, я посмотрела на обложки, соображая. — Тогда не получится оставить тебе их, а сейчас я буду переворачивать за обоих. — Улыбнувшись, я вселила в него бодрость, и он ответил тем же. — Итак, с чего бы начать? Мудрые люди прошлого, мне кажется, были ближе к духам и потустороннему, поэтому попробуем найти то, что нам нужно, у них. Индусы и древние греки много писали о душе, её трансформациях и закономерностях. Я спросила в библиотеке всё, что упоминает эту тему. Начну вот с этого: Плутарх, Платон, Немесий Эмесский и другие античные философы о душе. А тебе индусов. Там слишком сложно, а ты старше и умнее. — Я раскрыла книгу перед ним и пролистала все предисловия до первой страницы, придерживая её пальцами. — Как дочитаешь — скажешь. — Я распахнула и свою, уткнувшись в неё почти носом. С такой увлеченностью никогда не станешь учить уроки, не в одиночестве, не с подругой. От этих знаний зависело всё, и моё и его. И какая-то удаль невольно поселялась в мозгу, ему хотелось трудиться и доискиваться правды среди гор информации. Рядом был Лухань, неощутимый, но всё равно пребывающий тут. — Я всё, — сказал он. Отвлекшись от чтения, я перекинула страницу и продолжала держать разворот, чтобы он не захлопнулся. Минуты пошли за минутами, перетекая в часы. Исследование путаных теорий обещало нам спасение, и мы погружались в него с головой. Я перелистывала книги обеими руками, и когда Лухань прочитывал быстрее и окликивал меня, мы поглядывали друг на друга, забавляясь своим занятием, наслаждаясь присутствием друг друга. Он лучился радостью. Я была почти счастлива. Это так здорово, лежать вот так вместе, даже молча, даже не касаясь. Просто зная, что вот оно, создание, которое тебя любит, которое ты любишь. Половинка. — Речь идёт о карме, — бормотал Лухань, улавливая основную идею произведения, — кармическая цепочка превращается в бесконечно замкнутый круг. Из-за неправильных поступков, недопустимых действий и даже желаний, от которых нужно освободиться, чтобы разорвать вечное пребывание в этом мире и возвращение в него… а что у тебя?

— Тут разное… один пишет, что душа должна прожить три вида жизни, возродиться трижды, как человек, животное, и растение — они верили, что у растений тоже есть душа, — и тогда… — Ну, растениями и животными мы ни разу не были, — засмеялся Лухань в лежащие перед лицом руки, в которые он то утыкался, и оттуда торчали только любопытные глаза, бегающие по строчкам, то клал на них подбородок сверху, рассуждая. — Да и жизней случилось куда больше трех. — Хорошо, тогда другое: метемпсихоз — это духовное обновление, как бы рождение заново с целью совершенствования. Это так же называется палингенезией и обозначает, что перерождение может быть и прижизненным процессом, как повышение уровня. Прокачка персонажа, — захихикала я. — Прокачка? — недоумевающее поглядел на меня Лухань. Удивившись, что он не понял меня, я медленно осознала причину его неосведомленности. — Ты никогда не играл в компьютер, — обозначила я. Он кивнул. — Только потому, что я знаю о нем и почти всём, что творится в нынешнем мире, я подозреваю, что был на земле человеком ещё семнадцать лет назад. — Я задумчиво порассматривала его и пришла к выводу: — Я рада, что ты именно такой. Немного устаревший, — мягко обозвала его я. Он понял и засиял глазами. — Это куда лучше, чем те парни, которых я встречаю постоянно в школе. — Пауза, застывшая от того, что мы любовались друг другом. Бессловесно, эмоционально, бесконтактно. Я тряхнула волосами. — Но вернёмся к нашей науке! — Да, вернемся, — подтвердил Лухань и опять лег, глядя перед собой. — Это повышение уровня у греков смахивает на избавление от кармы у индусов. Всё сводится к тому, что надо как-то преобразовать себя благими и правильными поступками, чтобы стать лучше и заслужить после смерти чего-то хорошего.

— Но если ты не можешь больше совершать никаких поступков, ни положительных, ни отрицательных, то как же?.. — Я осеклась, испугано округлив глаза. — Значит, виновата я, да? Ты чистый дух, ты разорвал связь с этим миром, у тебя получилось! А я осталась тут… проблема во мне… это я… я что-то не так сделала… не сделала чего-то… — Перестань! Это вовсе не обозначает этого, — попытался меня успокоить Лухань, опять напрасно протянув руку и поводив ею возле меня, по мне, но сквозь. Я угомонилась со своими догадками, чтобы не разочаровывать его. — Кто тебе сказал, что нужно вырваться именно из этого мира? Что он — наказание? А если суть в том, чтобы родиться более удачно, здоровым и счастливым. Выходит, наказан я. Разве похоже на то, что я более облагодетельствован, чем ты? — То, что этот мир — отхожая яма, не нуждается в доказательствах, — усмехнулась я. — Достаточно того, как нас разлучали столько раз во все времена! Если в нем безмятежно не может существовать любовь, о какой его красоте и порядочности вообще можно говорить? Я ненавижу этот мир! — Вот, может, для этого тебя тут и оставили, — вкрадчиво улыбнулся Лухань. — Чтобы ты его полюбила. — Именно поэтому я не верю в существование никаких высших сил. В этом нет логики, заставить полюбить человека что-то, показывая только отвратительные, неприятные и жестокие вещи. Почему бы не смилостивиться, не даровать счастье? Трудно будет отказать в любви такому миру. — Ладно, пес с ними, я тоже ничего не понимаю в делах веры и религии. Есть ещё теории? — кивнул он на книгу. — Платон говорит о связи души и звезд… он вообще считал, что душа одна единственная во Вселенной, и её части живут в людях, а когда они умирают, то воссоединяются с первоначальной основой. — Судя по тому, что я ни с чем не воссоединился, теория хромает, — подытожил Лухань. — Кстати, именно Платон первым записал миф о половинках, — подмигнула я. — Хоть в чем-то же он прав? — Прав, — признал мой возлюбленный и мы, подведя ладонь к ладони, смотрели на то, как они держатся, совсем рядом. Ну и пусть мы ничего не ощущаем. Зато чувствуем.

— Ты где была так долго опять? — Услышала я с кухни строгий голос отца. После неозвученного примирения, отношения с родителями шли ровно, и я, разувшись, заглянула к ним с матерью, сидевшим за столом. Он читал газету, а она резала что-то к ужину. — Задержалась в библиотеке, зачиталась. — В доказательство потрясла я рюкзаком за спиной, набитым книгами. — Не забывай в следующий раз поглядывать на время. — Папа отвлекся от газеты и взглянул за окно. — Там уже темнеет! Ну, хорошо ли школьнице в такой час ходить по улицам? Позвони в следующий раз, я тебя встречу. — Не стоит! — удерживая панику, замахала рукой я. — Я постараюсь больше не задерживаться. — Неужели в наше время чего-то нет в компьютере? Могла бы и дома заниматься, — посетовала мама. Ох, как же тяжко быть единственной дочерью! — Действительно, некоторых книг в сети не найти, — пожала я плечами. А ещё там не найти Луханя, который не матричный код и не искусственный интеллект, не робот и не виртуальная реальность. Он призрак. Настоящий. И об этом в интернете тоже ничего неизвестно.