Юлия Чеснокова - Вечная сказка

— Мы сможем так, правда? — Обнадеживающей полуулыбкой приподняв уголки губ, я легла вдоль ножек рояля, на бок. — Ну, кажется, у меня нет выбора, — грустно посмеялся Лухань, ложась совсем близко, впритык. Если бы он имел хоть какую-то плотность, я бы почувствовала её, но ничего не исходило. Ни запаха, ни тепла, ни даже гулкого сердцебиения. — А сможешь ли ты? Ты жива, и твоя жизнь… — Без тебя ничего не значит. — Глядя друг на друга, молча разглядывая контуры лица, рта, линию носов, лбов, подвижных век, загнутых ресниц, мы ухватились за то, что нам дано, единственное, что оставалось, но даже это было огромнейшим счастьем, подобного которому я в этом своем воплощении ещё не испытывала. — Тебе не скоро ещё домой нужно? — просяще поинтересовался Лухань. — Я пробуду до заката. Иначе отец будет кричать и возмущаться. — Он понимающе покивал. Мои брови опустились, изогнувшись от неприятного осознавания. — Если бы я могла как ты, не пить, не есть… только быть здесь, с тобой. Я бы никуда не уходила. Никогда. — Не говори так. Это страшно. И мучительно. Не чувствовать вкуса еды, не мочь влить в себя и стакана воды. Если бы я не знал, каково это, было бы хорошо. Но я помню прошлое, я ещё помню какие-то ощущения, и я хочу этого снова. Но это невозможно. — Мы найдём способ. Найдём, — пообещала я. Это первый день, мы только нашлись, мы только встретились. Впереди целые годы, всё будет в порядке. Всё образуется.

Я пробыла в странном особняке до темноты. До последнего луча заката и, когда свет померк, Лухань стал немного ярче, выделяясь на мрачных стенах без освещения. — Завтра. Во сколько ты придёшь? — Спускаясь со мной по лестнице, плывя по воздуху без каких-либо усилий, провожал он меня до дверей.

— Пообедаю дома после школы, и сразу же сюда. — Я обернулась, прощаясь. Пожать руку, поцеловать в щеку, похлопать по плечу. Лучше и не пытаться уже. Только лишние испытания для нашего терпения. — Я буду ждать! — сжимая полупрозрачные кулаки, саднящим голосом изрек Лухань, не желая отпускать меня. — Я буду торопиться не меньше, — заверила я от всего сердца, выходя за порог и прикрывая за собой. Хоть бы ничего не случилось, и это не было сном! Каким бы тяжелым он ни был, лучше такой, чем сумбурный и бессмысленный сон о реальности, в которой нет того, кого можно любить так сильно, что время и пространство сдаются, превращаясь в дополнительные измерения любви, а не преграды.

Едва очутившись в прихожей, я присела, чтобы разуться, и тут же встретила отца, вышедшего из зала на звук моего возвращения. Я ушла из-за ссоры с ними, так что начинать разговор не спешила. — Где ты была? — возмущенно встал он в проходе. — Гуляла, — бросила я, стянув кеды и приготовившись пойти дальше, но папа не пропустил. — Ты время видела? — Видела… — пробормотала я, опустив глаза. — А совесть у тебя есть?! — Он посторонился, видя моё нетерпение. Я поспешила шмыгнуть внутрь, к своей спальне. — Где ты гуляла? Ты будешь со мной говорить или нет? Куда ты пошла? Не смей больше пропадать так надолго! Ты меня слышала? — Я захлопнула дверь своей комнаты и, прислонившись к ней спиной, перевела дыхание. Мои строгие родители терпеть не могут, когда я не отчитываюсь о том, где и как провожу время. В прошлом году они даже умудрились пару раз проследить, точно ли я хожу к подруге и веду себя прилично. Стыдясь того, что меня встречают из гостей, я перестала посещать одноклассниц и предпочитала звать их в гости сюда. Но как мне было объяснить то, что я буду ходить в заброшенный дом и шататься по нему часами? Пытаться рассказать правду и думать нечего. Мой отец вызовет экзорциста, а мать психиатра. Но это всё неважно, я не буду упоминать и словом о Лухане. Наша любовь осилила столько испытаний. Неужели я не справлюсь с регулярными побегами из дома?

Затаив дыхание, я толкнула дверь, не зная, что обнаружу за ней. Что если мне всё приснилось и повторения тому не будет? Но Лухань стоял передо мной, радостно улыбающийся, посреди холла, где когда-то, наверное, стоял круглый тяжеловесный стол, на котором каждые три дня менялись благоухающие цветы в фарфоровой белой вазе с сине-золотой росписью драконами и цветением слив. Лухань был здесь, но, увы, всё такой же призрачно-прозрачный, пронзенный видом ступеней за ним, подобно помехам на телевидении рябящим на его изображении. Я переборола себя и удержала свою хотевшую упасть улыбку, чтобы не огорчить его. Он разве что не закружился в воздухе вокруг меня, подлетев и засуетившись на месте. — Как я рад, что ты пришла! — Неужели ты сомневался? — Мы посмотрели друг другу в глаза. Это напоминало мне трюк с трехмерной картинкой, за которой можно разглядеть что-то иное; если концентрироваться на кареглазом взоре, то перестаёшь замечать, что сквозь него что-то неестественно просматривается. — Вдруг ты приняла всё за видение, — всплеснул он видимостью рук. Ведет себя, как молодая хозяйка, впервые принимающая гостей, не знающая, что предложить, куда позвать. Ему хочется создать мне ощущение уюта, спокойствия и счастья. Мне хочется провести пальцами по его волосам, броситься ему на шею и обнимать, пока не заболят мои плечи и его ребра. Невозможно. Я сильнее натянула губы, не лишая их нужного выражения. — Только не после вернувшихся воспоминаний и того, что они притащили за собой. — Я шагнула, заново осматривая дом, к которому ещё не привыкла. Всё было, как и вчера. К сожалению. Ничего не ожило, не вернуло жизни ни себе, ни моему возлюбленному, светлой тенью поплывшего за мной к лестнице. — Ты не рада… — робко предположил Лухань. Поставив ногу на первую ступеньку, я посмотрела на него, следующего со мной рядом. — Не рада, что вспомнила. — Ничего подобного! — горячо заверила я. Сейчас мне казалось, что я была калекой без знания о себе прошлой. О настоящей себе, которая ничем не отличалась в прошлом от той, что здравствует в этом дне. — Я люблю тебя, Лухань! Как я могла существовать без этого? И зачем? Не говори так. — Моя ладонь поднялась, запоздало опознав отсутствие плотности того, к кому попыталась прикоснуться. Парень проследил за движением и чуть померк. — Это всё неважно! — поспешно сказала я и зашагала вверх. — Мне всё равно, ощущаю я тебя или нет. Мои чувства от этого не меняются. Я буду с тобой всегда, каким бы ты ни был. — Разве это не странно? — Я остановилась на середине, поправив на плече рюкзак. Лухань несмело пожал плечами. — Что можно ничего не ощущать, но всё равно чувствовать. Нет, ты можешь… в тебе есть всё, всё, чем любить… а я? Ничего нет. А я всё равно как будто бы человек… его подобие… — Ты мой любимый человек, — надсадно сказала я, опустив брови и разглядывая его влажными глазами. Страшно. Мне всё ещё каждую минуту страшно. Но не от сверхъестественности происходящего, а от того, что он пропадет, исчезнет, что-то случится с нами такое, что вновь оборвет нашу встречу, память. — Идём, там солнечнее… Я побежала быстрее, а ему не нужно было и ногами шевелить, чтобы не отставать. Им двигала мысль, внутренние указания. Хотя внутри чего бы им быть? Скорее внешняя энергия, как-то связанная с чем-то вечным, питающаяся откуда-то из далёких пространств, возможно оттуда, где обитает разгадка и загвоздка нашей трагедии. — Я сказала родителям, что погуляю с подругой, — остановилась я возле рояля, как и накануне. — Отец был недоволен моим поздним возвращением, поэтому сегодня придётся пойти домой раньше. Только не подумай, что я хочу этого… я бы осталась тут до тех пор, пока мы не нашли способ… — А если мы его не найдем? — прервал меня Лухань, присев на пол. — Найдем! — убежденно сказала я и, лишившись этой уверенности в связи с тем, что она из меня наполовину вылетела громким заявлением, опустилась на стул, сняв рюкзак и швырнув его под музыкальный инструмент. — Неважно. Я уже сказала тебе. Кто бы ты ни был по сути в этот раз, я буду с тобой. — Тебе было бы проще полюбить другого, — отвел глаза он. — Очень смешно! — Хлопнула я ладонями по джинсам. — Десятки веков не могла, а тут с разбегу так и сделаю! — Прости, мне непривычно это всё. — Лухань стиснул губы, мелко задрожавшие и выдавшие, что он где-то в душе плачет. Впрочем, где же, как не вот в этой оболочке, разве она ни есть та самая душа? — Я ничего не могу сделать. Не с какой-нибудь ситуацией, в которой оказался слаб. Я просто ни-че-го. Не мо-гу. Сделать.