Антоний Оссендовский - Люди, боги, звери

Большую часть моего дня поглощала охота. Я понимал, что работа — единственное верное средство от удручающих мыслей, и потому старался постоянно чем-то себя занимать. После утреннего чая я обычно уходил с ружьем в лес охотиться на тетеревов. Подстрелив парочку птиц, возвращался и начинал готовить обед, меню которого не отличалось особым разнообразием. Как правило, это была похлебка из дичи и несколько сухарей. Затем я приступал к чаепитию, поглощая горячее питье, кружка за кружкой, в неимоверных количествах, как это принято у таежных охотников. Однажды, бродя по лесу, я услышал в кустах шорох и, присмотревшись, разглядел торчащие из зарослей кончики оленьих рогов. Я осторожно подкрался к кустам, но чуткое животное все же услышало шуршание и с оглушительным шумом ринулось сквозь заросли. Отбежав шагов на триста, олень замер на горном склоне. Это был превосходный экземпляр: крупный, чуть ли не с корову, самец, темно-серого цвета с черным чепраком. Я оперся ружьем на сук и выстрелил. Олень вскинулся, бросился было вперед, но тут же рухнул на землю. Я побежал к нему, животное же, собрав остаток сил, приподнялось и с трудом потащилось в гору. Второй выстрел сразил его наповал. Теперь у меня был большой запас свежего мяса и в придачу теплый ковер. Рога оленя я укрепил на стенах хижины и вешал на них шапку.

Помню одну любопытную, хотя и драматическую сценку, разыгравшуюся в нескольких километрах от моего жилища. Там было небольшое, заросшее травой и клюквой болото, куда часто прилетали поклевать ягоду тетерева и куропатки. Когда, приблизившись к болоту, я затаился в кустах, моим глазам открылась премилая картина. Целая стая тетеревов, рассыпавшись по снегу, выискивала и клевала ягоды. Пока я присматривался, один тетерев неожиданно взметнулся ввысь, за ним поднялась в воздух и вся вспугнутая стая. К моему удивлению, птица, взлетевшая первой и взмывавшая все выше, вдруг камнем упала вниз. Подойдя поближе, я увидел, как из-под мертвого тетерева выбрался хищный зверек, горностай, и юркнул под старое дерево. Горло птицы было насквозь прокушено. Только тогда я понял, что произошло. Горностай напал на тетерева, вцепился ему в горло и не отпускал птицу, даже когда та поднялась в воздух. Напротив, он все глубже вонзал в нее свои зубки, пока тетерев не задохнулся. Благодаря смекалке зверька я сэкономил патрон.

Вот так я и жил, в поте лица добывая хлеб насущный, но даже тяжелый труд не спасал от горьких мыслей. Шли дни, пролетали недели, и наконец повеяло дыханием весны. На открытых местах появились проталины. Побежали ручейки. Как-то я увидел муху, а потом и паука, пробудившихся после зимнего сна. Мне было ясно, что весной из леса не выбраться. Реки разлились, болота стали непроходимыми, звериные тропы развезло, затопило водой. Моему одиночеству суждено было длиться до лета. Весна набирала силу. С гор сошел снег, обнажив каменную породу, голые стволы берез и осин, высокие пирамиды муравейников. Освободившись ото льда, река, пенясь и бурля, несла свои воды.

Рыбак

Однажды, охотясь, я брел по берегу реки и неожиданно заметил в воде крупных рыб с огненно-красным, словно наполненным кровью брюшком. Они плавали у самой поверхности, греясь на солнышке. Прошло несколько дней, река полностью очистилась от льда, и этой рыбы стало особенно много. Она шла на нерест вверх по течению, в мелкие речушки.

Чтобы полакомиться ею, я решил прибегнуть к позаимствованному у браконьеров способу, запрещенному во всех цивилизованных странах. Впрочем, разве закон не должен быть снисходительным к отшельнику, живущему в норе под корнями упавшего дерева?

Нарубив молодых березок и осин, я устроил что-то вроде плотины и вскоре увидел, что рыба пытается ее перепрыгнуть. Ближе к берегу я оставил в плотине дыру, дюймов восемнадцати длиной, которую прикрыл с другой стороны корзиной, сплетенной из гибких ивовых прутьев. В надежде обрести свободу рыба устремлялась в разрыв, но попадала прямиком в мою корзину, а тут я, стоя рядом, оглушал ее дубинкой по голове. Конечно, жестоко, но что поделать? Рыба попадалась все крупная, каждая рыбина больше тридцати фунтов, а некоторые — и за восемьдесят. Эта рыба зовется тайменем, она из семейства лососевых, и по вкусовым качествам нет ей равных в енисейских водах.

Спустя две недели нерест закончился, корзина моя опустела, и я снова начал охотиться.

Опасный сосед

Весна пробудила лес к жизни, и теперь охота с каждым днем доставляла мне все больше удовольствия, да и охотничьи трофеи стали богаче. Рано утром, с восходом солнца, лес наполнялся голосами его обитателей — незнакомыми и ничего не говорящими городскому жителю. На вершине кедра слышалось клохтание тетерева, он распевал песнь любви, не сводя восхищенного взгляда с серенькой курочки, которая рылась внизу, в прелых листьях. Этот пернатый Карузо ничего не видел и не слышал, и мне ничего не стоило оборвать выстрелом его поэтиче ский экстаз, как бы напомнив о более прозаических обязанностях. Смерть его была легкой и безболезненной, он так и не успел очнуться от любовного опьянения. Поодаль на поляне, распустив пестрые хвосты, отчаянно бились глухари; самочки же с важным видом расхаживали рядом, вытягивая шеи и кудахча, — похоже, обсуждали своих задиристых кавалеров. Они с интересом следили за дракой, явно довольные происходящим. Издали несся брачный зов оленя — могучий рев, в котором, однако, угадывались нежность и любовь. С гор также слышались короткие, хриплые крики других самцов. В кустах резвились зайцы, а за ними, прижавшись к земле и выжидая удобный момент для нападения, следила рыжая лиса. Только волчьего воя я ни разу не слышал — волки редко встречаются в таежных горных районах Сибири.

Однако здесь водился еще один зверь, оказавшийся моим соседом, и было ясно, что кто-то из нас должен уйти. Однажды, возвращаясь из леса с крупным тетеревом, я обратил внимание, что в кустах копошится что-то темное. Остановился и, присмотревшись, понял, что это медведь, разрывающий муравейник. Учуяв мой запах, он раздраженно фыркнул и поторопился уйти, поразив меня быстротой своей неуклюжей походки. Наутро, когда я еще нежился под тулупом, снаружи донесся непонятный шум. Я тихонько посмотрел в щелку и увидел того же медведя. Стоя на четвереньках, он шумно обнюхивал вход в мое логово, как бы озадаченный вопросом, кому еще пришло в голову зимовать, подобно его родичам, под корнями упавшего дерева. Я закричал изо всех сил и застучал топором по котелку. Ранний посетитель пустился наутек, но это меня не успокоило. Весна только начиналась, и медведи в эту пору еще не покидали своих берлог. Мой гость принадлежал, видимо, к тем медведям, которых зовут «муравьедами» — выродками из семейства этих благородных животных.