Эдвина Нун - Наследство Крэгхолда

Отсутствие Картрета или кого-либо еще за деревянной стойкой, где находились полка с ключами и крючками для них, тоже не облегчало положения. Там было пусто. Тут она сообразила, который был теперь час: время только еще близилось к девяти. Возможно, для Картрета это слишком рано, чтобы стоять за стойкой и руководить.

Вдруг Энн расслышала тихий гул голосов: это были два мужских голоса, вероятно споривших между собой, — это стало ясно, когда один из голосов вдруг зазвучал очень громко и резко, вдалбливая своему собеседнику какой-то важный факт, и своим чутким ухом она уловила, что речь идет о Греции.

— Parsi, балда! Или Parsee — p-a-r-s-e-e, в зависимости от того, какой источник берешь за основу. Откровенно говоря, Питер, я не понимаю, как, собираясь вести речь о приверженцах культа Солнца, ты можешь игнорировать индийскую секту, корни которой уходят далеко в прошлое к персам, обитавшим там в начале восьмого века?

Несмотря на то, что голос звучал хоть и с оттенком горечи, но все же резко, на грани грубости, это был глубокий и выразительный баритон, и Энн Фэннер даже испытала некоторое волнение, услышав, как он заполняет этот уютный зал. Оглядывая его — это «сердце» Крэгхолд-Хаус, обставленное в датском стиле, — она и не заметила говорящих.

— Чепуха, и ты это знаешь! — парировал второй собеседник, голос которого звучал моложе и очень саркастически. — Гай, когда речь идет о культах Солнца, я в первую очередь имею в виду древних майя и старых добрых американских индейцев. Ваша, археологов, беда заключается в том, что вы рассматриваете всю оставшуюся часть мира как объект для раскопок и находок. Мы уже имеем большую часть того, что вы ищете, именно здесь, на Североамериканском континенте, и тебе это хорошо известно!

Затем наступила тишина, и Энн поймала себя на том, что с надеждой ждет ответа человека по имени Гай, и когда он прозвучал, то это было именно то, чего она ожидала: взвешенный, хорошо продуманный и абсолютно интеллектуальный ответ. Ей даже захотелось воскликнуть: «Браво!»

— Шовинизм, старик? Решил помахать флагом перед моим носом, тогда как мы пытаемся обсуждать факты? Ты меня удивляешь. Запирая свое сознание, ты уже не сможешь открыть для себя что-либо новое — тебе это известно, не так ли? Во имя Времени скажи, ну почему я разговариваю на эти узкопрофессиональные темы с таким ленивым гением, как ты? Иди лучше и напиши поэму или что-нибудь еще, а? Сочини сонет, посвященный пенсильванским датчанам или самому себе. Ты мне уже надоел, понимаешь?

В ответ раздался тихий и скрипучий смешок человека по имени Питер, и в его тоне послышались раздражение и брюзгливость, при этом явно чувствовалась зависть и осознание превосходства человека по имени Гай. Это и что-то еще.

— Может быть, я тебе, конечно, и надоел, зато Кэтти не надоела, так ведь? Скажи правду, приятель. Ты терпишь меня только потому, что я вознагражден судьбой иметь такую сестру — наверняка самую красивую девушку на тысячи квадратных километров?

— И за это тоже, ты, чокнутый. Кстати, где она? Интересно, сколько времени нужно красивой женщине, чтобы выглядеть еще лучше, чем ее одарила природа? Я просто умираю от голода.

— Сам спроси у нее, когда она спустится. Ты же знаешь, что каждый раз, когда она встречается с тобой, она любит надевать что-нибудь новенькое. Ох уж это обаяние Вормсби — роковое для всех девушек, включая и мою сестру Кэтти!

— Питер, но ты на самом деле должен поговорить…

В этот момент разговора Энн, осознавая, что подслушивает, почувствовала себя очень неудобно. Почти с сожалением она отошла назад от арочного входа в зал, а в ушах ее еще продолжал звучать глубокий, мужественный голос Гая Вормсби.

— Здравствуйте! — Раздавшийся сзади незнакомый голос даже напугал ее. — Вы, вероятно, леди из Бостона, о которой нам говорили.

Конечно же это была долгожданная Кэтти, сестра Питера.

Перед Энн было ослепительное создание, словно по воздуху, легко спускавшееся с нижней ступеньки лестницы и протягивавшее тонкую, изящную руку. Энн даже немного смутилась. Первое впечатление было таким, как если бы она увидела роскошный сверкающий изумруд на черном бархатистом фоне — нечто уникальное и единственное в своем роде, от которого исходило сияние. Сияние, свидетельствующее о его безусловной принадлежности особам, наделенным королевскими правами и привилегиями. Однако на самом деле все конечно же было не так. Перед ней просто стояла высокая и очень красивая женщина в угольно-черном брючном костюме джерси. Ее черные, как вороново крыло блестящие волосы были собраны в пучок над овальным лицом с выразительным красным ртом, высокими скулами и великолепным цветом кожи — такие лица время от времени украшают обложки журналов типа «Вог». Вся внешность женщины свидетельствовала об изысканности манер, культуре и искушенности — тех качествах, которые можно купить за большие деньги. Коснувшись протянутой руки, казалось выточенной из слоновой кости или изо льда, своими неуверенными пальцами, Энн почувствовала себя замарашкой с кухни, встретившейся с королевой. Золушкой или злобной мачехой Белоснежки. И дело было не в Кэтти — в ней не было ничего напускного, заученного или надменно-снисходительного. Просто каждым своим жестом, небрежным движением головы, каждым оттенком голоса она излучала красоту и величие. Одним словом, она была рождена, чтобы жить в замке.

— …Да, я — Энн Фэннер.

— А я — Кэтрин Каулз, для вас — просто Кэтти. Вы должны познакомиться с моими мужчинами. Два негодника, каких свет не видывал. Мой брат может вам сразу не понравиться, но ведь, как говорится, и Рим не сразу строился, не так ли? Так вы из Бостона? Забавно, но вы совершенно не похожи на жительницу этого города — у женщин, выросших на бобах и рыбе, не может быть такой красивой фигуры и цвета лица. Кстати, мое имя — Кэтти — пишется с «К».

Женщина разговаривала с Энн так оживленно и доброжелательно, словно они были скорее старыми приятельницами или коллегами, чем новыми знакомыми, так что у Энн не было времени решать, хотела она или нет встречаться с «моими мужчинами». Сердечность Кэтти и обещание чего-то нового, безусловно, сделали свое дело и разогнали дурные чувства, столь внезапно возникшие у Энн по отношению к Крэгхолд-Хаус. И в самом деле, может ли быть плохим место, которое такие люди, как эта Кэтти Каулз, ее брат и Гай Вормсби, видимо, без колебаний выбрали для отдыха? День быстрее, чем ночь, совершил чудо.

— Эй вы, оба! Смотрите скорей, кого Кэтти обнаружила на пороге! Ну что скажете?

Кэтти буквально втащила покрасневшую и дрожащую от смущения Энни в огромный светлый зал. Кэтти, которая все больше напоминала ей Кэтрин Хепберн[4] в старом фильме, снова оказалась напротив нее. Гай Вормсби и Питер Каулз (хотя она пока не могла сказать, кто из них есть кто), как солдаты, вскочили со своих кресел с высокими спинками, стоявшими тыльной стороной к входу, в ответ на столь восторженное представление Кэтти. Оба они улыбались, но каждый по-своему (позже Энн сможет лучше понимать их улыбки), и в глазах каждого была видна собственная реакция на слова Кэтти.