Алексей Атеев - Карты Люцифера
– Рассчитывается обычно, – уклончиво ответил Колычев.
– Вы же предпочитаете не связываться с валютой.
Старичок досадливо крякнул. Видно, поворот в разговоре раздражал его.
– Погодим делить шкуру неубитого медведя, – оборвал он Артема. – Давай-ка лучше распределим обязанности. Моя забота – товар и подготовка его к транспортировке. Ты же должен найти художника со студией, у которого гость фестиваля приобретет на память о нашей стране два-три полотна, воспевающих социалистическое строительство. Я думаю, нужно будет организовать посещение этой студии не одним, а несколькими товарищами. У тебя, помнится, имелась знакомая в «Интуристе». Вот с ее подачи и должно быть организовано посещение мастерской лояльного советской власти живописца. Но в курс дела ее, конечно, посвящать не следует. Да и художника тоже. Проще всего нейтрализовать его в момент просмотра экспозиции.
– Как это? – испугался Артем. – Неужели?!. – И он выразительно провел ребром ладони по своему горлу.
– Ты вроде на идиота не похож, – одернул его Колычев. – Или придуриваешься? Это лишнее. Нейтрализуют богему чрезвычайно просто. Будто не знаешь как. Сначала одна рюмочка, затем другая… Словом, тебя учить не нужно. Главное, отыщи подходящего человечка и обеспечь организацию мероприятия.
Такого лета, как лето 1957 года, Москва еще не видывала. В конце июля – первой половине августа центральные столичные улицы превратились в людской водоворот. На фестиваль приехали тысячи делегатов со всего мира. Если доселе вид черной физиономии, изредка мелькавшей в толпе, вызывал у москвичей, а тем более гостей столицы нездоровое любопытство, то теперь лица самых немыслимых оттенков мелькали повсюду. Еще немыслимее были наряды делегатов: просторные, ярчайших цветов, одежды жителей Габона и Млаи, белоснежные бурнусы и галабии арабов, пончо и широкополые шляпы латиноамериканцев… За иностранцами сломя голову бегали мальчишки, выпрашивая и обменивая значки, почтовые марки и прочие экзотические сувениры.
Впрочем, не только ребятишки искали встреч с прогрессивной молодежью земного шара. Значки, конечно, вещь замечательная, вот только стоят копейки. Куда больший интерес представляли жевательная резинка, сигареты, кока-кола. А уж о нейлоновых чулках, башмаках на толстенной белой каучуковой подошве – «манке», невесомых капроновых плащах «болонья» или американских джазовых пластинках в пестрых обложках и говорить не приходится. Это уже реальный товар, за который можно выручить приличные деньги.
Понимая, что праздник весьма быстро закончится, предприимчивые пареньки и девчата старались, пользуясь моментом, «обогатиться». В качестве предметов обмена фигурировали матрешки и расписные деревянные ложки, разного рода «древности» вроде икон из «состаренных» с помощью морилки досок, на которые были наклеены бумажные репродукции, сверху покрытые лаком. Подобным же образом изготовлялись «палехские» шкатулки. Особо бойкие комбинаторы умудрялись всучивать доверчивым иноземцам старые велосипеды, швейные машинки и деревянные корыта для стирки белья, больше похожие на древние колоды-гробы. Отдельные морально неустойчивые девицы расплачивались собственными телесами.
Надзирающие органы смотрели на подобный разгул нездоровых страстей неодобрительно, но не вмешивались, разумно считая, что две недели можно и потерпеть, а уж потом кое-кого придется взять «за ушко, да на солнышко».
Артем, будучи студентом и общественником, тоже оказался задействован в празднествах и ревностно исполнял комсомольское поручение, опекая группку молодых африканцев из далекого города Дакар. По странному совпадению, среди них оказался и тот самый курьер, которого с нетерпением ждал старец Колычев. Это был изящный, тонкий, как тростинка, юноша, отзывавшийся на имя Франсуа.
Нужно заметить, что Артему нравилось общаться с чернокожими представителями братской Африки. Дакарцев было четверо: упомянутый Франсуа, такая же стройняшка Лейла и супружеская пара смешанного арабско-негритянского происхождения – студенты Сорбонны, постоянно проживавшие в Париже. Он болтал со своими подопечными на смеси из французских, английских и русских слов, и все прекрасно понимали друг друга.
Прошла неделя дружбы, и в круговерти ежедневного карнавала Артем уже стал забывать, зачем, собственно, все затеяно. Однако Франсуа неожиданно заявил, что желает познакомиться с настоящим русским художником, желательно прогрессивным, его поддержала супружеская пара из Сорбонны, и только Лейла не проявила к русскому авангардизму особого интереса.
Подходящий живописец был Артемом давным-давно найден. Он проживал на Шаболовке, в старом двухэтажном доме, где на чердаке оборудовал студию. Звали художника Семеном Афанасьевичем Филаретовым. Возраст – где-то за пятьдесят. И на своем подвижническом пути он освоил практически все живописные направления, начиная от соцреализма и кончая абстракционизмом. Был Семен Афанасьевич бородат, угрюм и немногословен. И, что особенно устраивало Артема, постоянно полупьян. Артем познакомился с Филаретовым месяца два назад, купил пару работ и несколько раз пил с ним водку. Казалось, с новым знакомцем установилось взаимопонимание. Вчера Артем забежал к нему, притулил в углу пару заранее подготовленных для продажи полотен и сообщил, что завтра явится с иностранцами, которые собираются купить у него несколько картин. Если Филаретов и обрадовался подобному обстоятельству, а свои творения он продавал крайне редко, то виду не подал. Он мрачно кивнул головой в знак согласия.
– Я еще несколько своих картинок хочу им всучить, – указал Артем на поставленные в угол полотна. – Так ты, Афанасьич, не мешайся, если что… Тогда и тебя не забуду.
Появление живописной группы чернокожих иноземцев во главе с Артемом вызвало у жильцов дома неподдельный интерес. Сбежалась окрестная ребятня, старушки соскочили со своих лавочек и робко приблизились к дакарцам.
– Черны-то как! – слышалось из толпы. – Страсть! Ну галоша галошей… Арапы… И девки с ими…
Пришельцы вращали белками глаз и скалили сахарные зубы в добродушных улыбках.
Бесцеремонно растолкав общественность, Артем вошел в пропахший кошками подъезд и поднялся в студию. Африканцы гуськом следовали за ним. В студии витал застарелый аромат масляных красок и лука. Хозяин, в обществе белобрысого худосочного существа женского пола в накинутом на голое тело халате, сидел перед застеленным газетой столом. На столе предстал классический натюрморт, который так любят рисовать живописцы: рядом с початой бутылкой водки лежали помидоры, сало и хлеб. Пиршество, похоже, только началось.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});