Отто Пензлер - Вампирские архивы: Книга 2. Проклятие крови

Однажды вечером, во время серого зимнего заката, жена, как всегда, лежала на кушетке в темной комнате, а он вдруг понял, что она умирает. Доктора прошептали, что это конец, и вышли, оставив их наедине. По своему обыкновению, он сидел у окна и смотрел на парк Печальных Фонтанов, когда внезапно она окликнула его.

— Ты получил то, чего так желал, — сказала она. — Я умираю.

— Я желал этого? — воскликнул он, всплеснув руками.

— Тише! — простонала она. — Ты думаешь, я не знаю? Целыми днями и месяцами ты высасывал из меня жизнь, забирал ее себе, чтобы выплеснуть на землю мою душу. Целыми днями и месяцами я находилась подле тебя; ты видел, что я умоляю пожалеть меня, но не сжалился. Что ж, твое желание скоро исполнится, я умираю. Все будет так, как ты хотел: мое тело умрет. Тело — но не душа. Да! — крикнула она, приподнявшись на подушках. — Моя душа не умрет, она будет жить и получит всемогущий скипетр власти, зажженный от звезд.

— О чем ты говоришь, жена!

— Ты мечтал избавиться от меня, но ты не будешь жить без меня. Долгими безлунными ночами и тоскливыми пасмурными днями я буду рядом с тобой. В хаосе грозы и бури, под вспышками молний, на вершине самой высокой горы — ты нигде не скроешься от меня. Отныне мы с тобой одно целое, ибо таковы условия сделки, которую я заключила с верховными жрецами смерти.

В полночь она умерла, а через два дня гроб с телом был погребен в заброшенном аббатстве. Убедившись, что жену зарыли в землю, он покинул парк Печальных Фонтанов и уехал в дальние страны. Он побывал в самых диких, самых неизведанных уголках земли; несколько месяцев провел в арктических морях; видел много страшных и трагических сцен. Он приучил себя к насилию и жестокости: он спокойно взирал на муки женщин и детей, страдания и страх мужчин. А когда через много лет он вернулся на родину, то поселился в доме с видом на заброшенное аббатство и могилу жены, даже не заглянув в дом, окна которого выходили на парк Печальных Фонтанов.

Здесь он проводил сонные дни и бессонные ночи — ночи, разрисованные жуткими, уродливыми картинами и снами наяву. Перед ним проплывали страшные призраки; в комнате возникали залитые холодным светом руины городов; в его ушах звучал барабанный бой марширующих армий, грохот мчавшихся в атаку эскадронов, шум войны. Перед ним возникали призраки женщин, они протягивали к нему руки и молили о милосердии. Почти всегда это были живые женщины, но порой он видел и мертвецов. Наконец пришел день, когда он отвел усталый взгляд от одинокой могилы и решил искать избавления в восточных снадобьях. Часами пребывал он в состоянии полусна-полуяви, бормотал отрывки из звучных, убаюкивающих стихов в прозе Бодлера или перелистывал страницы произведений сэра Томаса Брауна, вчитываясь в его загадочные глубокомысленные фразы, где за каждой буквой скрывались тайны жизни и смерти.

Однажды ночью, когда луна вошла в последнюю фазу, он услышал, как за окном кто-то царапается. Распахнув окно, он почувствовал спертый тяжелый запах, какой обычно стоит в подземных усыпальницах. И тут же увидел жука — чудовищного, нереально огромного; он полз по той стене дома, что выходила на кладбище; забравшись в комнату, жук побежал по полу, быстро перебирая лапками. Двигаясь на удивление быстро, тварь заползла на стол возле его кушетки. Содрогаясь от отвращения, он осторожно приблизился к жуку и вдруг, к своему ужасу, увидел глаза этого существа — красные, как две капли крови. Задыхаясь от ненависти, он смотрел на жука, не отрываясь; красные глаза притягивали его, впивались в него, словно зубы. В ту ночь его не посещали обычные видения — нет, он смотрел только на жука! Всхлипывая, сидел он, жалкий и беззащитный, не в силах отвести взор от ужасной твари; глядя на ее ядовитые зубы, он думал о том, чем она может питаться. Ночь показалась ему столетием; он просидел до самого утра, в ужасе взирая на отвратительную скользкую тварь. С первыми лучами зари жук уполз, оставив после себя запах гнили и тлена. Однако день не принес покоя, ибо мерзкое насекомое продолжало являться и в дневных сновидениях. В ушах звучала музыка, наполненная страстью и жалобными стонами, криками скорби и тревоги. Ему казалось, что на него движется некто, вооруженный с головы до ног, а он стоит перед ним голый и беззащитный — и так весь день, до самой ночи, когда из развалин аббатства, из этой равнодушной, всеми забытой Голгофы, всегда находившейся у него перед глазами, вновь выползло мерзкое чудовище. Оно двигалось медленно и спокойно, но внутри его, возможно, бушевали гроза и буря! Дрожа и испытывая чувство неизгладимой вины, он поджидал эту тварь — змея, посланника мертвых. Так повторялось день за днем, ночь за ночью. С первого дня новолуния до того момента, когда луна начинала убывать, жук оставался в могиле, но это не приносило облегчения. Наоборот, это время превращалось в кошмар, рождало ощущение такого ужаса, что он, дрожа и изнывая от страданий, ждал лишь одного — безумия. Он не страдал физически, но его окутывали облака духовного страха: он чувствовал, что этому мерзкому отродью, этому безмолвному гостю, нужна его жизнь, его плоть и кровь. Так проводил он все дни, стоя у окна и мучительно вглядываясь во тьму. И вот наконец наступила ужасная ночь, отмеченная невероятными потрясениями и болью.

На рассвете, когда трава была еще тяжела от росы, он вышел из дома, прошел по кладбищу и остановился у железных ворот усыпальницы, где лежала его жена. Стоя в воротах и шепча молитвы, он стал бросать в склеп баснословно дорогие вещи: шкуры зверей-людоедов, тигров и леопардов; шкуры животных, пивших воду из Ганга и купавшихся в грязи Нила; драгоценные камни, некогда принадлежавшие фараонам; бивни слонов и редчайшие кораллы, за которые можно было отдать жизнь. Затем воздел руки и так громко, что голос его мог достать небеса, крикнул:

— Прими эти дары, о душа, требующая отмщения, и оставь меня в покое! Тебе довольно?

Через несколько недель он снова пришел к склепу и принес священную чашу для причастия, отделанную драгоценными каменьями, и дароносицу из чистого золота. Он наполнил их драгоценным вином, поставил посреди усыпальницы и гневно крикнул:

— Прими мой дар, неумолимая душа, и отпусти меня! Разве этого недостаточно?

Наконец он принес браслеты, принадлежавшие той, кого он любил и чье сердце разбил, расставшись с ней, чтобы умилостивить мертвеца. Он принес длинную прядь ее волос и платок, пропитанный ее слезами. Усыпальница огласилась жалобным шепотом, похожим на стон:

— О жена моя, неужели этого недостаточно?

Но все, кто находился рядом с ним, видели: его дни сочтены. Ненависть к смерти, страх перед ее неотвратимой лаской придавали ему сил. Своими тонкими худыми руками он словно пытался оттолкнуть невидимого убийцу. Он видел тех, кто пришел за ним, более четко и красочно, чем собственные сновидения, ибо уже созерцал залитый ярким светом пейзаж у входа в царство смерти. Он отчаянно цеплялся за жизнь, как скряга цепляется за сундук с золотом, как сопротивляется влюбленный, когда его разлучают с возлюбленной, — но все-таки испустил дух.