Стефан Грабинский - Избранные произведения в 2 томах. Том 2. Тень Бафомета

— Благодарю. Сперва я хочу тут оглядеться немножко. Можно мне пройтись по аллейке, что тянется среди домов?

— Пожалуйста, прогуливайтесь, где вам угодно. А если понадобится что спросить у пана заведующего, тогда зайдите вон в тот домик, в глубине направо, прямо под каштанами. Он там живет.

— Спасибо за указание.

Сунув ему в руку злотый, Помян двинулся по аллее, обсаженной смородиновыми кустами, — начинаясь чуть не у самой калитки, она извилистой линией тянулась вглубь, к опрятным, под черепичными крышами домикам.

Между забором и стеной смородиновых кустов, давно уже лишившихся ягод, расположились грядки с овощами. На осеннем солнышке грелись круглые лбы арбузов и дынь; с тянувшихся кверху плетей конусами свисали запашистые огурцы; яркими кровавыми пятнами алели сочные помидоры; на высоких ножках совершали полный оборот вокруг своей оси влюбленные в дневное светило подсолнухи; усердно лезли из земли толстые побеги спаржи. А дальше, поделенная межами, зеленела публика попроще: свекла, капуста, кольраби.

В конце смородинной улочки, перед серым домиком с горшками фуксий на окнах, сидели на лавочке несколько стариков. Осеннее раздумье пригнуло их головы к крепко стиснутым на палках рукам. Никто не взглянул на него, когда он проследовал мимо. Полная отрешенность…

Чуть подальше старушка в черной шали, накинутой на сгорбленные плечи, поливала из лейки цветы, скромные и непритязательные, мелькающие обычно по садам окраин, по окошкам деревенских домов, по обочинам польских трактов: красные и фиолетовые мальвы, просвирки и скабиозы. Рядом копался в грядке высокий, одетый в серый пыльник мужчина, широкие поля шляпы затеняли его лицо. Когда Помян поравнялся с ним, мужчина выпрямился и взглянул на прохожего. Помян сразу узнал в нем человека, которого решил разыскать, — та самая увядшая, побитая жизнью физиономия, мелькнувшая за стеклом два года назад.

Он подошел к нему и, снимая шляпу, представился. Мужчина, ответив поклоном, тоже назвался:

— Шантыр, почтовый чиновник на пенсии. — И бросил заступ, отирая со лба пот. — Уф, и намаялся же я сегодня, — пожаловался он свойским тоном, словно разговаривал со старинным знакомым. — Может, не откажетесь заглянуть ко мне? Я живу тут поблизости, вон в том флигельке. Там можно поговорить спокойно. Так я и знал, что вы на этих днях ко мне явитесь.

Помян остолбенел.

— Но вы же никогда меня не видели, — протестующим тоном заметил он.

Шантыр усмехнулся.

— Шутите! Мы с вами друг друга видели, хотя с тех пор минуло немало времени. Впрочем, ведь вы же ко мне пришли, специально пришли, чтобы со мной встретиться.

Они двинулись к его флигелю. Шантыр обитал в скромно обставленной, но солнечной и уютной комнате.

— Вот здесь я и живу, — промолвил хозяин, пододвигая гостю стул. — За эту комнатенку вместе с содержанием отдаю всю свою пенсию, да еще работаю в огороде.

— Неплохое занятие, — вежливо заметил Помян. — Общение с природой полезно для здоровья.

— О да! Особенно для моих расшатанных нервов.

Последние слова хозяина кое-что напомнили Помяну. Он вдруг сообразил, что фамилия огородника знакома ему по газетам — несколько лет назад она упоминалась в связи с какой-то сенсационной историей.

— Ваше имя мне начинает припоминаться, — сказал Помян, с интересом приглядывась к хозяину. — Впрочем, весьма смутно, лет десять-одиннадцать назад разыгрался грандиозный скандал, жертвой которого стал, кажется, человек с вашей фамилией.

Шантыр грустно склонил голову.

— У вас отменная память. Да, именно я пал жертвой подлого гипнотизера.

— Он, помнится, занимался врачебной практикой?

— Занимался. Доктор Юзеф Вокерда, пользуясь той властью, какую возымел надо мной благодаря многолетним экспериментам, силой гипнотического внушения склонил меня к бесчестному поступку.

— Но правда все-таки вышла на явь?

— Да, защита доказала мою невиновность. Меня освободили, а он угодил за решетку. Но со службы мне все равно пришлось вскоре уйти. Шуточка, сыгранная со мной негодяем, вконец подорвала мое здоровье, я стал неспособным к исполнению служебным обязанностей. И вот теперь провожу остаток дней своих в богадельне.

На минуту воцарилось молчание. Помян почувствовал легкое замешательство. Оказавшись лицом к лицу с этим странным типом, он не знал, как дальше вести беседу. Но тот выручил его из неловкой ситуации, заговорив первым.

— Я жду от вас кое-каких объяснений, — вдруг вымолвил он, стараясь сосредоточить на госте взгляд дремотных, усталых глаз.

— К вашим услугам. Что именно вас интересует?

— Два года тому назад вы, проходя в эту же приблизительно пору мимо нашего приюта, бросили в одно из окошек случайный взгляд. Помните вы тот вечер?

— Да, помню.

— Вы тогда думали о каком-то человеке — в вечернем фраке, в белом жилете, с моноклем в глазу.

— Возможно. Я уже запамятовал. Такая несущественная подробность.

Шантыр запротестовал энергичным жестом.

— Для меня очень даже существенная. Вы, должно быть, размышляли об этом господине с чрезвычайной интенсивностью.

— Вы так полагаете? Интересно, почему?

— Потому что с той минуты, с того самого вашего взгляда, образ этого барина преследовал меня неотступно.

— Позвольте узнать, каким образом?

— Я все время мысленно видел его перед собой, он снился мне ночью. Вы ненавидели этого человека!

— С чего вы взяли? — спросил Помян, невольно бледнея.

— С того, что я заразился вашей ненавистью. И знаете, что, меня больше всего в нем бесило?

— Что?

— Монокль — отвратительный, вызывающе втиснутый в глаз монокль… и еще, еще… меня злила его усмешка — эдакая самодовольная, победительная… Кто он такой, что за шишка?

— Не знаю, — солгал Помян, избегая его взгляда.

— Знаете, только не хотите сказать. Я бы не спрашивал, да обнаружилось кое-что связанное с этим господином… несколько дней спустя.

— Кое-что?

— Да, кое-какие вещички.

— Вы говорите загадками.

— Я говорю гораздо больше, чем вы, хотя должно быть наоборот.

Он встал и начал нервно прохаживаться по комнате. Его изрезанное морщинами лицо еще сильнее окрасилось кирпичным румянцем.

Внезапно Помяна осенило. Взяв несчастного за плечо, он повернул его к себе и, пристально глядя ему в глаза, заговорил ровно, спокойно, тоном внушения:

— Вы очень устали. Вам хочется спать. Сядьте и отдохните.

Лицо Шантыра выразило изумление, тут же сменившееся выражением покорности. Без слова протеста он подчинился приказу и сел, вперив в пространство сонные, словно остекленевшие глаза, а буквально через секунду впал в глубочайший сон.