Йон Линдквист - Впусти меня
— Он. Сжег. Все, что у нас оставалось от нашего отца. Так что вряд ли нам стоит посвящать тебя в подробности того, что мы с ним собираемся сделать. Правда?
*Мама пришла в половине шестого. Вчерашняя ложь и недоверие все еще висели между ними холодным туманом. Мама сразу прошла в кухню и начала громыхать посудой. Оскар закрыл свою дверь, лег на кровать и уставился в потолок.
Он мог бы выйти на улицу. Во двор. В подвал. На площадь. Покататься на метро. Но не было такого места, где бы он... эх.
Он услышал, как мама подошла к телефону, набрала длинный номер. Небось папе звонит.
Оскар немного мерз.
Он натянул на себя одеяло, сел, прижавшись затылком к стене и прислушался к разговору родителей. Если бы только он мог поговорить с отцом! Но и этого он не мог. Разговоры у них никогда не складывались.
Оскар завернулся в одеяло. Вообразил себя индейским вождем, невозмутимо взирающим на мир, в то время как голос мамы становился все громче. Вскоре она уже орала, и предводитель индейцев упал на кровать, натянув на голову одеяло и заткнув уши руками.
Как же тихо в голове! Прямо космос.
Он представил, что полосы, цвета и точки, плывшие перед глазами, — это планеты и далекие солнечные системы, просторы которых он бороздит. Он сел на комету, немного полетал, спрыгнул и принялся парить в невесомости, пока с него не сдернули одеяло и ему не пришлось открыть глаза.
Над ним стояла мама. Искривленные негодованием губы. Голос — прерывистое стаккато. Она произнесла:
— Что ж, папа мне все рассказал. Про то, как он... В субботу... Что... И где же ты шлялся? А? Где ты был? Ты можешь мне ответить?
Она снова дернула за край одеяла у самого его лица. Ее шея покраснела от напряжения.
— Больше ты туда не поедешь. Никогда. Слышишь? Почему ты мне ничего не сказал? Нет, ну надо же... Вот мерзавец! Таким вообще нельзя иметь детей! Он тебя больше не увидит. Пусть сидит и нажирается сколько влезет. Слышишь? Он нам не нужен. Я...
Развернувшись, мама вышла, хлопнув дверью так, что стены затряслись. Оскар слышал, как она стала набирать тот же длинный номер, чертыхнулась, видимо пропустив цифру, и начала по новой. Через несколько секунд она снова принялась орать.
Оскар выбрался из-под одеяла, взял мешок с формой и вышел в коридор, где мама с таким жаром кричала на папу, что даже не заметила, как он напялил ботинки и, не завязав шнурки, направился к двери.
Она его окликнула, когда он уже был на лестничной площадке:
— Эй! Ты куда?
Оскар захлопнул дверь и побежал вниз по лестнице и дальше, к бассейну, шлепая болтающимися на ногах ботинками.
*— Рогер, Преббе...
Джимми указал пластмассовой вилкой на пацанов, вышедших из метро. Порция салата из креветок, которую Йонни только что отправил в рот, застряла у него в горле, и ему пришлось лишний раз сглотнуть, чтобы не подавиться. Он вопросительно взглянул на своего брата, но внимание Джимми было обращено на двух парней, которые подвалили к киоску с хот-догами и обменялись приветствиями.
Рогер был худой, с длинными нечесаными волосами и в кожаной куртке. Его лицо было испещрено сотней крошечных кратеров, а кожа так плотно обтягивала череп, будто села при стирке. Глаза на этом лице казались неестественно большими.
На Преббе была джинсовая куртка с отрезанными рукавами, а под ней футболка, хотя на улице было всего пара градусов выше нуля. Здоровенный бык. Внушительные формы, короткий ежик. Пехотинец, потерявший форму.
Джимми что-то им сказал, кивнул, и они двинули в сторону трансформаторной будки над туннелем. Йонни прошептал:
— А зачем они здесь?
— Нам помочь, понятное дело.
— А нам что, нужна помощь?
Джимми усмехнулся и покачал головой, будто удивляясь наивности Йонни:
— А с физруком, по-твоему, как быть?
— С Авилой?
— Ну да. Думаешь, он будет просто стоять и смотреть, как мы туда вваливаемся и...
На это Йонни нечего было ответить, и он молча последовал за братом за небольшой кирпичный домик.
Рогер и Преббе топтались в тени, засунув руки в карманы. Джимми достал серебряный портсигар, открыл и протянул приятелям.
Рогер внимательно изучил шесть самокруток, лежавших в портсигаре, и со словами «О, готовые, ништяк» взял себе самую толстую и зажал ее между двумя тонкими пальцами.
Преббе поморщился, отчего стал похож на старикашек из «Маппет-шоу».
— В лежалых кайфа нет.
Джимми пододвинул портсигар ближе, ответил:
— Хорош ломаться, как целка. Я их час назад забил. Это тебе не марокканское говно, которое ты куришь. Мощняк!
Преббе запыхтел и взял самокрутку, прикурив от Рогера.
Йонни посмотрел на своего брата. Лицо Джимми резким силуэтом выделялось на фоне освещенного перрона метро. Йонни им восхищался, размышляя, сможет ли он сам когда-нибудь стать настолько крутым, чтобы говорить так Преббе: «Ломаешься, как целка».
Джимми тоже взял одну, прикурил. Скрученная папиросная бумага затлела. Он сделал глубокую затяжку, и Йонни окружил сладковатый запах, которым вечно пахла одежда брата.
Они немного покурили в тишине. Потом Рогер предложил косяк Йонни:
— Дунешь?
Йонни уже протянул было руку, но Джимми стукнул Рогера по плечу:
— Идиот. Хочешь, чтобы он таким, как ты, вырос?
— А что, было бы неплохо.
— Для тебя, может, неплохо. А для него — плохо.
Рогер пожал плечами и убрал косяк.
Когда они докурили, часы показывали половину седьмого. Джимми заговорил, нарочито артикулируя, будто каждое слово, выходившее из его рта, было сложным архитектурным сооружением.
— Короче. Это Йонни. Мой братан.
Рогер и Преббе понимающе кивнули. Джимми неловким движением взял Йонни за подбородок, повернув лицо в профиль к приятелям.
— Видали ухо? Тот ублюдок постарался. С которым мы сегодня побеседуем.
Рогер подошел, изучил ухо Йонни, причмокнул губами:
— Да, нехило он тебя.
— Экспертные мнения оставить при себе. Лучше слушайте сюда. Значит, так...
*Решетка в коридоре между кирпичных стен была открыта. «Топ-топ» — выстукивали ботинки Оскара по полу, пока он шел ко входу в бассейн. Когда он открыл дверь, влажное тепло окутало его лицо и облако пара вырвалось в выстуженный коридор. Он поспешно вошел и закрыл дверь за собой.
Скинув ботинки, он прошел в раздевалку. Пусто. Из душевой доносились плеск воды и чей-то бас:
Besame, besame mucho.Como si fuera esta noche la ultima vez...
Физрук. He снимая куртки, Оскар уселся на ближайшую скамью и принялся ждать. Вскоре пение и плеск прекратились, и физрук вышел из душевой кабины, обернув полотенце вокруг бедер. Грудь его оказалась заросшей черными кучерявыми волосами с легкой проседью. Оскару подумалось, что он выглядит как пришелец с другой планеты. Увидев его, Авила расплылся в широкой улыбке:
— Оскар! Значит, вылез из скорлупы!
Оскар кивнул.
— Там стало как-то... тесно.
Физрук засмеялся, почесал грудь — пальцы его исчезли в зарослях волос.
— Ты рано.
— Да, я хотел...
Оскар пожал плечами. Физрук перестал чесаться.
— Что хотел?
— Не знаю...
— Поговорить?
— Нет, я просто...
— А ну, покажись.
Физрук быстро подошел к Оскару, внимательно посмотрел ему в лицо, кивнул:
— Ага. О'кей.
— Что?
— Это был ты, — физрук указал пальцем на свои глаза, — я вижу. Бровницы горелые. Нет, как там их? Рес...
— Ресницы?
— Точно, ресницы! И тут, на волосах. Хм. Если не хочешь, чтобы кто-то знал, надо подстричь. Рес... ницы быстро растут. Понедельник — и все. Бензин?
— Денатурат.
Физрук негромко присвистнул и покачал головой:
— Очень опасно. Наверное, — физрук покрутил пальцем у его виска, — ты немножко сумасшедший. Не очень много. Чуть-чуть. Почему денатурат?
— Я... его нашел.
— Нашел? Где?
Оскар посмотрел в лицо учителя. Влажная глыба доброжелательности. И ему захотелось все рассказать. Все, от начала до конца. Он только не знал, с чего начать. Немного подождав, физрук сказал:
— Играть с огнем очень опасно. Может стать привычкой. Это нехороший метод. Гораздо лучше тренировка.
Оскар кивнул, и желание пропало. Физрук был свой человек, но он бы все равно не понял.
— Теперь переодевайся, и я покажу несколько приемов со штангой. О'кей?
Физрук повернулся, направляясь к спасательной будке. У дверей он остановился:
— И, Оскар... Ты не беспокоиться. Я никому не сказать, если ты не хочешь. Хорошо? После тренировки еще говорим.
Оскар переоделся. Когда он был готов, вошли Патрик и Хассе, два парня из шестого «А». Они поздоровались, но Оскару показалось, что они как-то уж слишком пристально на него смотрели, а когда он вышел в зал, тут же начали перешептываться за его спиной.
