Йон Линдквист - Впусти меня

Телефон звонил каждый час. В конце концов около двенадцати он снял трубку.

— Оскар.

— Здравствуй, это Бертиль Сванберг, я, как ты, наверное, знаешь, директор школы...

Он положил трубку. Телефон снова зазвонил. Он немного постоял, глядя на аппарат и представляя, как директор школы, в своем клетчатом пиджаке, барабанит пальцами по столу и строит гримасы. Потом оделся и спустился в подвал.

Он сел, достал белую деревянную коробку с головоломкой, где сверкали и переливались тысячи крошечных осколков стеклянного яйца, принялся перебирать их пальцами. Эли взял с собой только несколько тысячных бумажек и кубик. Оскар закрыл коробку с головоломкой, открыл вторую и запустил руку в шуршащие банкноты. Набрал пригоршню, швырнул на пол. Набил деньгами карманы. Принялся вытаскивать по одной, изображая из себя Мальчика Золотые Штаны, пока ему не надоело. Двенадцать мятых бумажек по тысяче крон и семь сотенных валялись у его ног.

Он собрал в стопку тысячные купюры, аккуратно согнул пополам. Остальные вернул на место, закрыл коробку. Поднялся в квартиру, отыскал белый конверт, вложил в него стопку денег. Посидел с конвертом в руках, раздумывая, как лучше поступить. Писать от руки он не хотел — кто-нибудь мог узнать его почерк.

Зазвонил телефон.

Да хватит уже! Нет меня. Непонятно, что ли?!

Кто-то очень хотел с ним поговорить. Спросить, понимает ли он, что наделал. Он все прекрасно понимал. Йонни и Томас тоже наверняка все понимали. Еще как понимали. Можно было не сомневаться.

Он подошел к своему столу, вытащил трафарет с переводными буквами. Посреди конверта он наклеил букву «Т», затем «О». Первая «М» вышла кривовато, зато вторая получилась ровной. Как и «И».

Открывая дверь в подъезд, он боялся больше, чем вчера в школе. Осторожно, с колотящимся сердцем он просунул конверт в почтовый ящик Томми так, чтобы никто не услышал и не подошел к двери или не увидел его в окно.

Но никто не шел, и, когда Оскар вернулся к себе, ему стало немного легче. Ненадолго. Потом к нему снова подкралось то странное чувство.

Мне здесь не место.

В три часа пришла мама, на несколько часов раньше, чем обычно. Оскар сидел в гостиной и слушал «Викингов». Она вошла в комнату, подняла головку проигрывателя и остановила пластинку. По ее лицу он догадался, что она обо всем знает.

— Как ты?

— Так себе.

— Понятно...

Он вздохнула, села на диван.

— Мне звонил директор школы. На работу. Он рассказал, что в школе вчера был пожар.

— Да? И что, она сгорела?

— Нет, но...

Мама закрыла рот, на несколько секунд уставилась в ковер. Потом подняла голову, и глаза их встретились.

— Оскар. Это ты сделал?

Он посмотрел на нее в упор и ответил:

— Нет.

Пауза.

— Да? В классе, конечно, много что сгорело, но пожар начался с парт Йонни и Томаса.

— Мм.

— И они, похоже, совершенно уверены, что... что это был ты.

— Но это был не я.

Мама сидела не двигаясь, вдыхая воздух через нос. Их разделял всего один метр. Бесконечное расстояние.

— Они хотят с тобой поговорить.

— А я не хочу с ними разговаривать.

Вечер обещал быть долгим. По телевизору не шло ничего хорошего.

Ночью Оскар никак не мог заснуть. Он встал с постели, на цыпочках пробрался к окну. Ему показалось, что он различил какую-то тень на детской площадке, но это была лишь игра воображения. Тем не менее он продолжал разглядывать тень внизу, пока веки не отяжелели.

И все равно, когда он лег в кровать, ему не спалось. Он тихонько постучал в стену. Тишина. Только сухое постукивание кончиков его пальцев и костяшек о бетон, как стук в дверь, закрытую навсегда.

Четверг, 12 ноября

Утром его стошнило, и он опять остался дома. Несмотря на то что он спал всего несколько часов, отдых не шел. Гнетущая тревога заставляла его наматывать круги по квартире. Он брал в руки предметы, разглядывал их, ставил на место.

Не оставляло ощущение, что ему надо что-то сделать. Что-то совершенно необходимое. Только он не знал, что именно.

Сначала он решил, что сделал это, когда поджег парты Йонни и Томаса. Потом — когда подкинул деньги Томми. Но каждый раз оказывалось, что это не то. Нужно что-то другое.

Будто грандиозное театральное представление подошло к концу, и теперь он ходит по огромной темной сцене, выметая оставшийся мусор. Хотя у него осталось важное дело.

Но какое?

В одиннадцать принесли почту — одно-единственное письмо. Когда он его поднял и перевернул, сердце в груди сделало кульбит.

Маме. В правом верхнем углу стоял штамп «Администрация школы Седра Энгбю». Не вскрывая конверт, Оскар порвал его на мелкие кусочки и спустил в унитаз. И тут же пожалел. Но было поздно. Ему было наплевать на содержание письма, просто, вмешиваясь, он только все усложнял.

Но все это не имело никакого значения.

Он разделся, накинул на плечи халат. Постоял перед зеркалом, изучая свое отражение. Представил, что это кто-то другой. Наклонился, чтобы поцеловать зеркало. В ту секунду, как его губы коснулись холодного стекла, зазвонил телефон. Не подумав, он поднял трубку:

— Да?

— Оскар?

— Да.

— Это Фернандо.

— Кто?

— Ну, Авила. Учитель Авила.

— А-а-а. Здравствуйте.

— Я только хотел узнать: ты сегодня придешь на тренировку?

— Я... немного приболел.

На том конце стало тихо. Оскар слышал дыхание физрука. Раз. Два. И затем:

— Оскар. Делал ты. Или не делал. Мне все равно. Если хочешь говорить — мы говорим. Не хочешь говорить — не будем. Но я хочу, чтобы ты пришел.

— Почему?

— Потому что, Оскар, ты не можешь сидеть, как caracol... Как это будет? Улитка. В своей скорлупе. Если ты еще не болен, станешь болен. Ты болен?

— Да.

— Тогда тебе нужна тренировка. Ты сегодня придешь.

— А как же остальные?

— Остальные? Что остальные? Начнут глупости, я скажу «бу!», они перестанут. Но они глупости не делать, это тренировка.

Оскар не ответил.

— О'кей? Ты придешь?

— Да.

— Хорошо. До встречи.

Оскар положил трубку, и вокруг снова воцарилась тишина. Он не хотел идти ни на какую тренировку. Но встретиться с физруком был не прочь. Может, прийти пораньше — в надежде его застать? А потом сразу уйти?

Вряд ли физрук его отпустит, но все же...

Он сделал пару кругов по квартире. Сложил форму в мешок, чтобы хоть чем-то себя занять. Хорошо еще, что он не стал поджигать парту Микке, — тот мог запросто явиться на тренировку. Правда, его вещи все равно наверняка пострадали, поскольку он сидит рядом с Йонни. Интересно, много всего сгорело?

Кого бы спросить...

Около трех снова зазвонил телефон. Оскар поколебался, но после той искры надежды, которая вспыхнула в нем при виде конверта, он не смог удержаться и поднял трубку:

— Оскар.

— Здорово, это Юхан.

— Привет.

— Как оно?

— Так себе.

— Пошли гулять сегодня вечером?

— Хм... во сколько?

— Ну... часиков в семь

— Не, я на тренировку.

— А, ну ладно. Жаль. Пока.

— Юхан?

— Что?

— Я... слышал, у вас там был пожар? Ну, в классе. И что, много сгорело?

— Да нет, несколько парт.

— И все?

— Ага. Ну, бумаги там всякие.

— Понятно.

— Твоя парта цела.

— А, ну хорошо.

— Ладно, пока.

— Пока.

Оскар положил трубку с каким-то гложущим чувством в животе. Он думал, все знают, что это он. А Юхан разговаривал с ним как ни в чем не бывало. К тому же мама говорила, что сгорел чуть ли не весь класс. Правда, она могла и преувеличить.

Оскар решил, что если кому и верить, то Юхану. По крайней мере, он все видел собственными глазами.

— Тьфу!

Юхан положил трубку, растерянно огляделся. Джимми покачал головой и выдул дым в окно спальни брата.

— Врать — и то не умеешь. Юхан жалобно ответил:

— Думаешь, это просто?

Джимми обернулся к Йонни, сидевшему на своей кровати, теребя кисточку покрывала.

— Че там? Полкласса выгорело?

Йонни кивнул:

— Его теперь все ненавидят.

— Ну а ты что нес?.. — Джимми снова повернулся к Юхану. — Как там сказал? «Бумаги всякие». И че, думаешь, он на это поведется?

Юхан пристыжено опустил голову:

— Я не знал, что сказать. Боялся, он что-то заподозрит, если я...

— Ладно, не бзди. Дело сделано. Теперь будем надеяться, что он придет.

Юхан переводил взгляд с одного на другого. Глаза братьев были пусты в предвкушении предстоящего вечера.

— Что вы собираетесь с ним сделать?

Джимми наклонился вперед на стуле, стряхнул с рукава случайно упавший пепел и медленно сказал:

— Он. Сжег. Все, что у нас оставалось от нашего отца. Так что вряд ли нам стоит посвящать тебя в подробности того, что мы с ним собираемся сделать. Правда?