Олег Маркеев - Таро Люцифера

Он надвинул шляпу и закрыл глаза.

Мерное урчание мотора и монотонный шум дождя навевали сон.

Спать он в транспорте не привык. Считал это делом неопрятным. Славка-Бес похохатывал, объясняя, что великим искусством спать в пути владеют только колхозники и военные. Две категории граждан с философским стоицизмом относящиеся к судьбе. Мыслят просто, но правильно: ехать, не идти, а коли везут, то пока делать нечего, лучше поспать, ибо неизвестно, дадут ли поспать там, куда везут, или нет.

«Творить свою судьбу… Красиво сказала. А я знаю, что это такое. Благодаря Славке-Бесу. Семь лет выслеживать и убивать, вот что это такое! Без угрызения совести и ярости. С брезгливостью, как пальцем тараканов давить. Разрекламированный художник, мальчик-мажор из семьи с Кутузовского проспекта, престижный муж и авантажный любовник… И в одночасье — никто. Полное ничто! Семь лет, двадцать восемь трупов… И ни одной приличной картины. Вот что такое сделать судьбу, девочка!»

Убаюканные мерной качкой и густым теплом салона мысли замедлили свой бег, перестали сновать зверьками, выкуренными из своих нор.

И он вспомнил Анну.

Их глаза встретились.

И вновь все поплыло, янтарный свет залил комнату до потолка, дыхание у Корсакова сперло, сердце ухнуло в груди и замерло…

Анна на коленях подобралась к Корсакову, потянула из его пальцев лист.

— Ты — гений, — прошептала она.

Корсаков слабо улыбнулся.

Азарт работы схлынул, и усталость навалилась на него, как тюк гнилой мешковины.

— Девочка, — Корсаков протянул руку и погладил ее растрепанные светлые волосы. — Я круче! Я — бывший гений.

Трепещущие тени легли на ее лицо, и оно казалось таинственным и прекрасным.

— Зачем ты так?

— Потому что все уже было.

Анна медленно отстранилась. В глазах плескалась немая боль. Корсаков едва сдержался, чтобы не притянуть ее к себе, прижать к груди и больше не отпускать. Никогда.

Окурок обжег пальцы, и боль смахнула пелену наваждения. Он послюнявил палец, тщательно загасил окурок, сунул его в пустую бутылку и прилег на матрац.

В прихожей забухали шаги. Раздался возбужденный голос Влада, шелест полиэтиленовых пакетов и перезвон бутылок.

— Ты есть будешь? — спросила Анна.

— Нет, — сглотнув комок в горле, прошептал он.

Теплая ладонь коснулась его щеки.

Анна повернулась и крикнула в приоткрытую дверь:

— Лось, копытами не греми! Человек спит.

Владик пробубнил что-то невнятное, и сразу же стало тише.

Корсаков благодарно улыбнулся девушке, невольно поразившись ее душевной чуткости. И почувствовал, что его и вправду засасывает теплый водоворот сна.

«Анна, Бог мой, Анна! Пусть она меня полюбит, а буду писать ее всю жизнь. А может и не буду. Будем просто жить, как заповедовал Господь жить мужчине и женщине. Может и жизни-то осталось всего — ничего…»

Корсаков медленно вынырнул из сна.

Мысли в голове были вялыми и полусонными, как головастики в прогретой солнцем воде.

«Все, если честно, началось со встречи с Анной. Остальное — бесплатное приложение. Что ходить вокруг да около? Да, увидел человечка и решил, что вот он — знак, что все закончилось. Семь лет… Перечеркнуть и забыть. И жить заново. А как в ту ночь работалось! Как раньше. Нет, в сто раз лучше. Если даже папахен в акварельке опознал музейного уровня работу. Разбудила она меня, разбудила… Как сложится с ней, боюсь загадывать. Но прежним мне уже не быть. Да и смысла нет. Если Жук навеки приторчал в клетке, надеюсь, это не видение, то, можно считать, что дело сделано. Пора начинать новую жизнь. Дай Бог, опять поднимусь. Нет, просто буду писать картины для себя и друзей. И жить, как Бог на душу положит».

Он проморгался, зевнул в кулак.

Машина неслась в редком потоке по правой полосе.

Мария сосредоточенно следила за дорогой. Руль она держала по-мужски уверенно и, что редкость на русских дорогах, профессионально использовала коробку передач. Руку даже не убирала с рычага.

— Вам сняться сны, где вы и Анна вместе, — неожиданно произнесла Мария.

— Я что, кричал во сне?

— Нет. Только раз назвали ее по имени. Но я знаю, вам должны сниться такие сны. Иные времена, возможно, иные страны. А вы — вместе.

Корсаков завозился в кресле, устраиваясь поудобнее.

— Просто вы, Мария, романтическая натура, — немного смутившись, пробормотал он.

— Нет. Просто я слишком много знаю из того, что знать бы не следовало. Все эти масонские тайны… Глупышка, сунулась, куда не просили. Теперь мучаюсь.

— Ну и не мучились бы.

Она покачала головой.

— Нет. Они говорят, знания обязывают к действию.

— Кто — они?

— Посвященные. — Она перехватила его напряженный взгляд. — Нет, нет… В фартуке и с мастерком в руках я хожу только с Ванюшей. Но знания… Понимаете, в отличие от вас, я не могу оправдаться неведением.

— Во многих знаниях…

— Именно.

Она вдавила педаль в пол и пошла на долгий обгон фургона. Дальнобойщик места не уступал, и ей пришлось выскочить на встречную полосу. Закончив лихой маневр, она заслужила приветственное бибиканье в след от водителя фургона.

— Где так научились водить?

— В прежней жизни, — коротко ответила она. — Смотрите!

Впереди уже вставала белая стена новостроек.

Над Москвой в небе нависала сплошная черная стена. Грозно черная, с едва видимыми мутными размывами водяных смерчей.

Вдоль дороги заклубилась пыль. Взлетала в воздух высокими закрученными султанами. Плотный ветер вдавил в лобовое стекло, на мгновенье остановив машину. Двигатель хрюкнул, но преодолел сопротивление и еще яростней заурчал.

— Грозе великой быть на Москве, — прошептала Мария. — Где живет ваша Анна?

Корсаков назвал адрес нового микрорайона на другом конце Москвы.

— А, «Лужковская деревня», — кивнула Мария. На секунду задумалась. — Поедем через центр. По Кольцевой боюсь. Вдруг накроет грозой, не выберемся.

Черная стена туч поглотило солнце. Сразу же потемнело, как в сумерках. Встречные машины зажгли фары.

Накрыло их в районе Савеловского. Шквал ветра сорвал рекламный щит, легко, как картонку, закрутил в воздухе. Ветер был такой силы, что капли дождя полетели параллельно земле.

— Ого! — воскликнул Корсаков.