Ричард Кнаак - Повелитель крыс

— А еще объясни, откуда он знаком с этой женщиной?

Все они до единого говорили с интонацией, свойственной Франтишеку, — может быть, потому, что он являл собой острие клина, но Григорий удивлялся тому, почему лидер этого одноголосого хора не узнает его. Наверняка воспоминания Петера Франтишека были открыты тому, кто сотворил грифона. А если по какой-то причине они были закрыты, сам Фроствинг мог уже давным-давно оповестить своего господина о существовании Григория.

Следующие же слова демонического создания только укрепили уверенность Григория в том, что между господином и слугой существовала некая недосказанность.

— О великий, о мой достославный создатель! — начал Фроствинг в подобострастной манере. — Я вынужден признаться в полном неведении на сей счет. Это такое потрясение для меня, мой повелитель! Я видел, как вы умирали, потому и принялся за осуществление вашего великого и славнейшего замысла, и ни разу я не позволил себе обернуться и посмотреть, а вдруг что-нибудь не так, как ему следовало быть? Даже не возьмусь толковать, как это вы вдруг появились здесь душой… — грифон махнул крылом в сторону тех, кто стоял клином, — …и телом. — Тут грифон махнул крылом в сторону Николау. — Если пожелаете, я могу убрать этого никчемного с ваших глаз долой в одно мгновение!

Григорий не знал, что удручает его сильнее: наглая ложь того, кто, по идее, был верным слугой своего повелителя, или огоньки, которыми зажглись глаза каждого из тех, кто стоял напротив него.

— Нет, мой милый Фроствинг, — проговорили они нараспев. — Пока не нужно.

Грифон поклонился и попятился, но не ушел.

— Похоже, я должен знать тебя, — вновь хором заговорил людской клин. — Похоже, мне должна быть известна и причина того, почему ты находишься здесь, но вот этот, — тут все указали на Франтишека, включая и его самого, — хоть и самый достойный из всех по форме, но он лишен всяких воспоминаний. — Все взгляды устремились к грифону. — Но я требую ответа еще на один вопрос.

Фроствинг приобрел еще более униженный вид, но Григорий чувствовал: под маской подобострастия бушуют совсем иные чувства. Что же задумал этот каменный плут?

Взгляд легиона глаз вернулся к Григорию.

— Известно ли тебе, кто мы такие, о мое драгоценное тело?

Что-то было в их взгляде такое, от чего у Григория мурашки по коже побежали. Он шагнул в сторону, заслонив собой Терезу, и встретился взглядом с Франтишеком.

— Я знаю, кто я такой. Я — Григорий Николау. Я — это я и никто иной.

Хор одноголосо рассмеялся. Даже Фроствинг позволил себе негромко хихикнуть, но стоило стоявшим клином людям зыркнуть в его сторону, и он тут же заткнулся.

— Ты — это не ты, а скорее я, Григорий Николау. Каким образом я пережил свою смерть и стал тобой, вызывает у меня определенный интерес, тем более что время твоего появления столь дивно совпало со временем моего пробуждения. Мне также любопытно узнать, как ты прожил все эти годы. О да, милый мой я, нам о многом надо будет потолковать.

Франтишек потер подбородок, но, что удивительно, остальные этого не сделали.

— Многое надо будет обдумать.

Григорий подозревал, что его скорее всего изгонят с этого сборища, но пока это не произошло, он хотел кое о чем узнать.

— А ты кто такой?

— Кто я такой? Неужели ты забыл собственное имя? — Послышалось хихиканье, напоминавшее смешок Фроствинга. — Я… мы с тобой… ты и я, мы — Михась. Наверняка ты не мог забыть столь великое и славное имя!

Стоявшие клином люди с серо-голубыми глазами недоверчиво взирали на Григория.

— Ни имя, ни все вы для меня ровным счетом ничего не значите!

— Как забавно… — Головы, все как одна, повернулись к грифону: — Фроствинг, приблизься!

Грифон поспешил к Франтишеку. Его мечта сбылась. Он наконец повелевал грифоном, но… он больше не был Петером Франтишеком.

— Я ваш покорный слуга, о великий Михась! — и грифон снова простерся ниц перед людским клином.

— Еще бы! — усмехнулся Франтишек, и все последовали его примеру. Он протянул руку и потрепал макушку грифона. — Ты больше ничем и быть не можешь. У тебя нет иного выбора, кроме как верой и правдой служить своему повелителю. И ты верно служил мне все эти столетия.

— Служить вам — величайшая из радостей для меня, о Михась великолепный! Я живу на свете только ради исполнения ваших желаний.

Франтишек убрал руку. Возглавляемый им коллектив улыбнулся раболепствующему грифону.

— Ты образцовый слуга, Фроствинг. Вот почему я хочу поручить тебе очень особенное задание.

— Желание повелителя — закон для его верного раба. Только прикажите — и все будет исполнено, — ответствовал Фроствинг. Но почему же Григорию слышались нотки горечи и обиды в голосе каменного чудища?

— Уведи мою дочь, отдаленную от меня многими поколениями, туда, где она будет в безопасности. А потом оставайся с ней, пока я не позову тебя. — Клин дружно улыбнулся Григорию. — А мне бы хотелось некоторое время побыть наедине с самим собой…

Эта шутка не произвела должного впечатления на мага, который был слишком занят тем, чтобы оградить Терезу от грифона. Фроствинга, похоже, забавляли старания Григория. Он протянул вперед когтистую лапу. Впервые в жизни его глаза перестали быть бездонными черными провалами. В провалах сверкали желтые глазные яблоки с огромными зрачками.

Порыв ветра вихрем взметнулся около Григория Николау.

Тереза, вновь целиком оказавшаяся во власти захватчиков, стояла возле Фроствинга и держала его за переднюю лапу.

— Пойдем, голубушка моя, — проворковал грифон.

Они исчезли прежде, чем Григорий успел что-либо предпринять.

— А теперь пора нам со мной поговорить.

Смуглокожий маг знал: прежде он должен разобраться с тем, что выпало на его долю, и только потом у него могла появиться надежда спасти Терезу. А это означало беседу с коллективным разумом по имени Михась, который, похоже, затруднялся определить, отдельное ли существо Григорий или его важная составная часть.

— Что ты помнишь, отвечай? — вопросил хор, сменив первое лицо на второе. Похоже, лица употреблялись по выбору. Григорий предпочел, чтобы его второе «я» решило, каким местоимением будет пользоваться впредь, поскольку в противном случае разговор становился еще более абсурдным, чем уже был.

— Я ничего не помню. Ты утверждаешь, что твоя история истинна, но для меня она не более чем вымысел.

Это было чистой правдой — и все благодаря Фроствингу. Михась, очевидно, не знал о том, что несколько веков подряд грифон занимался тем, что истязал Григория и крал его воспоминания. Это было само по себе интересно. Если Фроствингу на роду написано было верой и правдой служить своему повелителю, то как же он мог хранить что-то в тайне от того же самого существа?