Брэм Стокер - Логово белого червя

Злой рок, в виде чудовищного подземного взрыва, потрясшего океанское дно на огромной площади, извергнул ужасную тварь из черных вязких глубин на поверхность.

Обычная глубоководная рыба непременно погибла бы в результате взрыва или резкой смены давления при выбросе той на поверхность. Но слизевая масса не была обычной рыбой. Она выжила только благодаря вязкой и пластичной структуре своего тела.

Слегка оглушенную, ее с силой подбросило над водой. Шлепнувшись обратно, она растеклась на взбудораженной поверхности огромной кляксой, словно черная медуза. Ревущие волны, вздыбленные подземным взрывом, подхватили ее и понесли к берегу. Водяные валы, усеянные пеплом, пемзой и раздувшейся дохлой рыбой, протащили мантию на милю в глубь суши, миновав узкую полоску песчаного берега, и оставили лежать посреди глубокого солоноватого болота.

К счастью для нее, подводное извержение и последующая приливная волна произошли ночью, и поэтому глубоководной твари не пришлось тут же пережить еще одно неприятное потрясение — свет.

Кромешная тьма на болоте, сотрясавшемся от ударов шторма, не шла ни в какое сравнение с адским мраком, царившим на самом дне океана, куда не проникали даже ультрафиолетовые лучи.

Огромная волна отхлынула, пробиваясь к океану сквозь густую, колючую растительность, и черная тварь прильнула к вязкой отмели, буйно поросшей зарослями рогоза. Внезапная смена обстановки пугала ее. Некоторое время слизевая масса лежала без движения, словно прислушивалась к едва уловимым процессам перестройки организма, происходящим где-то внутри нее. Теперь, когда ее перестали сжимать тиски чудовищного давления воды, такая перестройка была просто необходима. Невероятная приспособляемость черной твари позволила ей перестроиться уже через несколько часов, на что обычному существу понадобился бы длительный процесс эволюции. Через три часа после того, как исполинская волна швырнула чудовище в болотную грязь, оно уже вполне сносно чувствовало себя в новой обстановке.

Более того, ему стало намного легче двигаться, чем раньше.

Высунув чувствительные щупальца, чудовище настроилось на тончайшие вибрации и на нечто неуловимое, испускаемое болотом. И тут же в нем вспыхнуло извечное чувство голода, властное и нестерпимое. Всю информацию сенсорные органы передали в некое подобие мозга, что привело слизевую массу в крайнее возбуждение. Она сразу уловила, что в болоте водится множество сочных, лакомых кусочков трепещущей пищи — в большем количестве и разнообразнее, чем она когда-либо встречала на холодном океанском дне.

Муки голода все сильнее терзали черную тварь. Ее тело в нетерпении содрогнулось.

Скользя по вязкой отмели, тварь легко пробралась сквозь заросли рогоза к черным глубоким омутам с размокшими кочками. Из воды виднелись стебли водорослей, а в больших омутах плавали полузатопленные сгнившие стволы упавших деревьев.

Терзаемая голодом, тварь бултыхнулась в грязный омут и растопырила водянистые щупальца. Вскоре она поймала нескольких жирных лягушек и множество мелких рыбешек, но они еще больше разожгли аппетит.

В поисках добычи она принялась методично и стремительно обследовать один омут за другим, ныряя до самого илистого дна и не пропуская ни единого дюйма мутной воды. Первой ей повстречалась ондатра. Из темноты взметнулся внушительный занавес из клейкой слизи, окутал зверька — и сдавил его.

Подкрепившись, но так и не утолив голода, ужасная мантия с удвоенной энергией бросилась искать добычу в мутных водоемах. Затем она тщательно проверила кочки, на которых могла спрятаться живность, ускользнувшая от нее в воде. С одной из кочек она схватила птичку, прямо из гнезда во влажной траве. Временами она взбиралась на торчавшие из болота под углом сгнившие стволы, пригибая их своей тяжестью, и тогда казалось, будто с них свисает громадный занавес из черной болотной жижи, роняющий грязевые капли.

Выбираясь на сушу, поросшую лесом, мантия вдруг почувствовала, как что-то вокруг нее неуловимо меняется. Она замерла в нерешительности на самом краю небольшого омута у подножия деревьев.

Несмотря на то что тварь поглотила фунтов двадцать пять — тридцать еды в виде лягушек, рыбы, водяных змей, ондатры и живности помельче, ее до сих пор терзали муки жесточайшего голода. Чудовищный аппетит настойчиво гнал на поиски пищи, но что-то удерживало ее.

Причиной ее колебаний был робкий рассвет, разгоняющий ночную тьму над болотом. Черная мантия до сих пор не сталкивалась со светом, если не считать причудливого фосфорического свечения глубоководных рыб. Но дневной свет был ей незнаком.

Тем временем становилось все светлее и рассветные лучи все настойчивее пробивались сквозь свинцовые тучи непогоды. Черная студенистая масса, совсем недавно обитавшая на густо-чернильном океанском дне, чувствовала, как в окружающий ее мир вторгается нечто неведомое. Она распустила во все стороны чувствительные щупальца, надеясь схватить и сокрушить ненавистный ей свет. Но чем яростнее она старалась, тем насыщеннее вибрациями становилась атмосфера вокруг нее.

И когда над вершинами деревьев солнце наконец обрушило на нее смертоносный заряд лучей, разъяренная, сбитая с толку тварь нехотя скользнула в омут и зарылась в мягкий придонный ил. Она оставалась там все то время, пока на небе неистовствовало солнце, а мелкие обитатели болота, крадучись, выходили из своих убежищ.

В одном из закоулков небольшого городка Клинтон-Сентер, что в нескольких милях от Уортонской топи, из жалкой неказистой лачуги, но дающей хоть какое-то подобие крыши над головой, вышел, спотыкаясь, заспанный Генри Хоссинг. Приложив козырьком руку к слезящимся глазам и поскребывая давно не бритую щеку, он равнодушно щурился на восходящее солнце. Этой ночью он плохо спал — и все из-за бури, грохот которой не давал ему сомкнуть глаз. Да и спать он лег на пустой желудок, а это никогда не шло Генри на пользу.

Опасливо глянув на улицу, он двинулся вперед, опустив голову и ссутулясь. Он всегда смотрел себе под ноги, не забывая при этом заглядывать в придорожные канавы в надежде отыскать случайную монетку.

Клинтон-Сентер был неласков к нему. Его жители скупились на милостыню, а вчера один из местных полицейских даже запретил ему приближаться к городу.

Бормоча под нос, он добрел до конца улицы и хотел уже перейти на другую сторону, как вдруг остановился и что-то быстро подобрал с мостовой. Это была смятая зеленая кредитка. Он неистово развернул ее, и на его щетинистом лице застыло выражение безумного, ошеломляющего восторга. Десять долларов! Такой кучи денег у него еще не было.