Виктор Точинов - Пятиозерье
ОНА узнает — по мельчайшим оттенкам, по крохотным деталькам, по какой-то вовсе неуловимой ауре — тот Мир, в который чуть было не шагнула Света в странном переулке Солнечноборска, — но не шагнула, испугавшись. Теперь Света — ЕЙ, не-Свете, — кажется персонажем снившегося от первого лица кошмара.
ОНА с жадным любопытством (но чем? чем??) смотрит на незнакомый Мир. Смотрит и видит — не глазами.
Но не только видит.
ЕЙ кажется, органов чувств стало даже больше, чем раньше; кажется, информация об окружающем хлещет со всех сторон, полными потоками — но что-то в НЕЙ, оставшееся от той Светы, пытается втиснуть эти потоки в узенькие русла прежних пяти чувств... (ОНА — впервые — ощущала прежнюю Свету как обузу. Как мертвый, ненужный кокон, мешающий бабочке вырваться в мир и расправить свои прекрасные крылья.) Но старые русла тесны бушующим потокам, берега постепенно размываются.
При полном отсутствии органов слуха и зрения, обоняния и осязания, не-Света видит — одновременно — тысячи не замечаемых в прежней жизни мелких деталей предметов, и различает тысячи оттенков. Более того — видит то, что внутри, сокрытое от обычного глаза. То же происходит и со звуками — ОНА слышит их миллионы — но может при желании выделить любой: стук сердца отдельного человека, зажатого в тысячной толпе, шорох, издаваемый отдельной травинкой в бескрайнем поле. ОНА знает, каковы предметы на ощупь, не притрагиваясь к ним; знает их вкус, не поднося их ко рту; знает запах всего, не сделав ни единого вдоха. ..
И — ОНА знает этот Мир. ОНА бывала в нем. ОНА любила его...
...Вокруг стоят — не замечая и не ощущая ИХ — люди. Много. Армия.
3
«Хайле Арно!!!!» — крик тысяч глоток катится над нешироким полем, стиснутым подступающим лесом: деревья совсем незнакомые, — нет! — ОНА узнает их, названия всплывают, ОНА уже не поражается ничему...
«Хайле Арно!» — кричат люди и... И другие, — невысокие, длиннорукие, кажущиеся сутулыми из-за мускулистых загривков (саарги?..) - новые имена и названия, рвущиеся из глубин сознания, уже не удивляют.
Невысокий, молодой рыжеволосый человек двигается вдоль строя — и ОНА узнает персонажа своего (чужого?) сна; рядом с ним идут другие — люди и не-люди, — но все эти крики, все внимание и все эмоции направлены на него и только на него. Он идет медленно, осторожно наступая на правую ногу, — это не хромота, просто память тела о недавно зажившей ране...
«Ты помнишь его?!»
ЕЙ кажется, что отчаянный вопрос не-Тамерлана рвет и корежит ткань этого Мира. Но, похоже, никто из присутствующих ничего не замечает, не слышит и не чувствует. Лишь невысокий человек (Арно?), еще больше замедляет шаг и смотрит вполоборота в их сторону. Но и он ничего не видит.
Усталые глаза Арно светло-голубые, почти серые, в мелкой сетке морщинок, и ОНА понимает, что он не молод, гораздо старше, чем показался ей поначалу. А еще ОНА видит то, что скрыто от всех тысяч и тысяч взоров, устремленных на этого человека — угольно-черную кляксу над его левым плечом, колеблющуюся, похожую формой на пламя огромной свечи. Знак смерти (ОНА знает, перестав даже задумываться теперь, откуда берется это знание) — небывало большой и четкий... «Удивительно, — думает не-Света, — как он вообще до сих пор жив...»
ОНА инстинктивно протягивает к нему руку — нет, конечно, не руку — но нечто, бывшее частью ЕЁ, тянется вперед; и сжимает, сдавливает черное ничто, леденящее и обжигающее одновременно.
Легкая рябь проходит по картинке Мира. На сей раз что-то чувствуют и остальные — умеющие смотреть лишь глазами — но никто так и не понимает, что произошло...
Черный и опасный знак побледнел и уменьшился. Сейчас он был ничуть не больше, чем у любого рожденного, обреченного когда-то умереть.
«Ты вспомнила, ты смогла!»
«Нет, нет, нет!»
«Да!!! Никто другой не может убрать знак смерти — только ты, Дарящая!»
"Я не знаю... не понимаю, как это получилось. .. И я — не Дарящая!" «А кто ты?»
" ......."
«Хорошо, есть еще один путь... Вперед!»
4
ОНА чувствует, как ОН исчезает, выпадает из Мира, из той реальности, которую не-Света может теперь ощущать столь полно — выпадает и влечет ее за собой.
Совсем наверх ОНИ не уходят — но все вокруг смазывается, мутнеет, становится полупрозрачным — и стремительно несется мимо. Призрачные деревья леса — возделанные поля — строения и люди (город?) — снова поля — лента реки — опять лес — берег, усыпанный ослепительно белым песком — безмятежная гладь моря...
...Это остров — круто встают из бирюзовых вод скалы его, и нет внизу пологих берегов и песчаных пляжей — кончается вода и начинается отвесный камень. В скале высечена лестница. Лестница из тысячи — не больше и не меньше — каменных ступеней, стертых и отполированных за века бесчисленными ногами. Внизу, у вырубленного в скале причала, белеет парус. Двое прднимаются по ступеням — устало, медленно, преодолев уже большую часть пути.
ОНИ стоят (не ногами) наверху и смотрят (не глазами) на этих двоих, на мужчину и женщину. Мужчина высок, и годы не согнули его, хоть прожил он их немало. Но — чувствуется в движениях и шагах, в положении чуть опущенных плеч не то усталость, не то безнадежное смирение с чем-то неприятным и неодолимым.
Спутница его кажется младше, но тоже не молода, — на том пике зрелости, когда красота иных женщин вспыхивает особенно ярко — как пламя свечи, готовой погаснуть. Старость женщины не за горами. На лицах обоих читается надежда и, спрятанная гораздо глубже, тревога-.
He-Света понимает вдруг, что может слышать (ощущать? понимать?) мысли этих двоих. Понимает и другое: что сей дар был у НЕЕ и раньше — там, на стиснутом деревьями лугу, но тогда присутствие огромного количества мыслящих существ вокруг не дало ощутить этого, мысли их сливались, как сливаются голоса толпы или шорох травинок огромного поля...
ОНА с любопытством — касающимся скорее нового умения, а не содержания мыслей — начинает слушать женщину.
...Она хотела иметь ребенка, хотела давно и безуспешно, раньше как-то не получалось зачать в коротких встречах с мужем, он воевал, почти двадцать лет воевал в войнах, сотрясавших обломки рухнувшей Империи, а она любила его, и не хотела рожать ни от кого другого, хотя наверняка можно было исхитриться и сделать так, чтобы срок беременности не вызвал ни малейшего подозрения, но она не хотела, потом войны как-то сами собой угасли, словно костер с выгоревшим топливом, полыхая лишь на окраинах, и последние пять лет они жили вместе, уже не расставаясь надолго, но все равно не получалось ничего, и неясно было, кто виноват, они испробовали все, они потратили много золота — его-то как раз хватало — на дипломированных лекарей, и на подозрительных шарлатанов, и на жрецов всевозможных культов — ничто не помогало, и женский ее век кончался, осталось три-четыре года, а может и меньше, и последней попыткой стала поездка сюда, к одному из немногих уцелевших святилищ Пронзающего и Дарящей...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
