Николай Берг - Мы из Кронштадта, подотдел очистки коммунхоза (Часть 2)

— Не волнуйся, о том, что мы здесь никто не знает, значит если за ними приедут раньше наших — мы вполне будем неожиданностью. Вломиться они не смогут. Дверь заперта и в гараж и в дом, окна заколочены, так что не проблема.

— Могут быть свои ключи.

— А я на цепочку запер — успокаивает меня напарник.

— А шваброй не подпер? — огрызаюсь я, потому как уже на покойном бронежилетчике убедился, что сила у людоедов есть и вынести пинком цепочку они в принципе могут.

— Шваброй не подпер — соглашается блондин.

— Ну так и как?

— Пока никак, ждем — достаточно спокойно отвечает он.

Пес его знает. Так издаля — похоже на то, что он знает, что говорит.

— Может тетеху эту выпустить из чулана? — спрашиваю я его.

— А зачем? — удивляется он.

— Кофе бы нам сварила. По запаху судя — хороший у них тут кофе.

— Это я и сам унюхал, однако погодим. Тетка эта неизвестно кто, даже если она душой и телом за нас, не ровен час чужие первыми приедут, начнется тут свистопляска, а тетка будет под ногами путаться, еще глядишь ее и продырявят. Да и в кофе неизвестно что добавить может, если она не вполне за нас. Мы ей никак не родственники. К этой дробе патроны нашел? — показывает он взглядом на непривычных очертаний, какой-то монолитный дробовик покойного компьютерщика. Тот и впрямь выглядит словно состоящим из двух деталей — самого оружия и здоровенного барабана. Калибр впечатляет, явно 12. На прикладе к слову видны крупные буквы АА-12.

— Нет, не попались. И запасного барабана не видал. И с чего тетке нам что-то сыпать?

— А я почем знаю. Чего она внизу сидела? Да и перстеньки на упокойнице такие, что вполне и просто тетка может позариться. Не снял, перстеньки-то? — спрашивает инвалид.

Нет, перстеньки я не снял. Во-первых некогда было, во-вторых… Во-вторых это вообще-то чистое мародерство, а таковое в приличном цивилизованном обществе не приветствуется. Собрали оружие, восполнили потерю боеприпасов — никто и раньше слова не сказал бы. А вот за золотые зубы и обирание всяких ценностей с тел — в регулярных армиях наказывали нередко. И я не знаю, как настроен мой напарник. В нашей охотничьей команде в самом начале этой Беды разговор такой был. Не меня одного интересовало, как играть по новым правилам, потому и решили обсудить. Я же разговор и завел, вспомнив эпизод, когда немецкие панцергренадеры пристрелили своего же камрада, который ночью ползал по нейтральной полосе и драл у мертвых русских золотые зубы и часы. Как только вернулся — камрады его обыскали. Нашли золотишко и пристрелили. Без всяких трибуналов, прямо в окопе. Меня это сильно поразило в первую очередь потому, что я точно знал — ребята из вермахта у нас тут, нимало не стесняясь, грабили всех и вся, не терпя никакого возражения. Если баба или старик, например, не хотели отдавать тулупчик и валенки, то им тут же стреляли в голову и с теплых тел вещички стягивали — и такое творилось, что в 41, что в 42 повсеместно — от Ленинграда до Сталинграда. И тырили они все, даже то, что к полу приколочено было шурупами. А тут внезапно такая деликатность и щепетильность. Николаич тогда промолчал в начале, вместо него ехидно спросил Ильяс:

— А потом это золотишко и часики они куда дели? Выкинули, небось, с отвращением на дно окопа? Или обратно трупам вернули?

— Не знаю, этого в описании происшествия не было — ответил я.

— Серега! Ты как считаешь, почему пристрелили? — повернулся к нашему пулеметчику Ильяс.

— Похоже на то, что этот фриц был на посту, скорее всего у пулемета. Пост бросил, полез за добычей, пока остальные не набежали. Значит если бы русские атаковали или пустили бы разведку, то у пулемета никого, тревогу поднять некому, в блиндаже подсменки сладко спят, бери всех голыми руками, режь сонными или просто тупо в трубу от печки бутыль с Молотовым и гранаткой сверху запечатать. Серьезная это подстава, хуже, чем если бы просто уснул, немудрено что пристрелили — раздумчиво ответил Сергей.

— Тоже так считаю — молвил Андрей.

— Ладно, это понятно. Тогда почему во всех армиях это не приветствуется? — я решил все же понять до конца, что да как.

— Гоголя читать доводилось? — неожиданно спросил Николаич.

— Ну, разумеется! — даже немножко обиделся я.

— Собственно ребята вам уже ответили, но у Гоголя это еще более ярко показано.

— Не припомню что-то такого…

— Да помните, просто внимания не обратили. Тарас Бульба, осада польского городка. Куренной Кукубенко в поединке свалил польского витязя в богатом убранстве. Другой куренной — Бородатый вроде звали — польстился на драгоценное оружие, одежду богатую и амуницию, бросил курень, стал обирать труп, тут казака панский слуга и убил ножом в шею. Курень без командира остался, всыпали ему потом, этому безначальному куреню, да и командир, в общем, позорно погиб — от ножика сраного, от слуги. Это потеря дисциплины, управляемости войск и в итоге причина поражения получается, вот чем погоня за богатством во время боя оборачивается. Помнится полководец Велизарий во время штурма города в Персии чуть не погиб — воины его кинулись грабить, при нем остался пяток телохранителей, а враги как раз контратаковали… Так что тут вопрос не морали, а дисциплины. Вон американцы своих морпехов не наказывали за сбор трофеев, включая и золотые японские зубы. Только чтоб не во время боя — а после. Тогда — можно.

— Так что, мы значится, как американцы теперь будем? — расставил точки над 'И' я.

— Получается так. СССР кончился. Мораль кончилась. Примеры для подражания теперь у нас другие — грустно улыбнулся Николаич.

— Не заморачивайся. Считай нашу артель трофейной командой — подмигнул Вовка.

— Как, все понятно? — закончил разговор Николаич.

— Ну в общем — да. Вспомнил до кучи еще и Бушкова с его Сварогом. Там тоже один герцог перед боем подскакал к вражеской панцирной пехоте и бросил им несколько горстей роскошных бриллиантов.

— И панцирники стали за них друг с другом резаться, строй сломали, перемешались, осталось потом только добить — кивнул Андрей.

— Ага. И потом бриллианты собрать — хмыкнул Серега.

— Во-во. А скажи напоследок, почему сонный часовой меньше виноват и что за фича с бутылкой в трубе от печки? — уточнил я некоторые непонятки.

— Похоже, не понимаешь — уснуть можно и случайно. Бывает, все люди. А вот бросить товарищей и полезть за зубами — это осознанно, спланировано. Знал, на что шел. Потому правильно, что пристрелили — другим неповадно будет. А то раз свезет. Два свезет. А в третий — не свезет. И из-за одного дурака все сдохнут.

— Ну, теперь дошло. А бутылка зачем?