Людвиг Павельчик - Рыдания усопших (сборник)

Была ночь. За окном грохотало и шумело – шла гроза. Частые вспышки молнии, на долю секунды предшествующие сопровождавшим их раскатам грома, озаряли угрюмое убранство моей спальни, включая большую двуспальную кровать с высокими лакированными спинками, ближайшая к двери половина которой с известного времени пустовала, навевая малоприятные думы.

Из-за этой грозы с ее регулярными грохочущее – агрессивными выпадами уснул я лишь около полуночи, да и то не очень крепко, ибо прежняя безмятежность моего сна ушла теперь безвозвратно, безжалостно изгнанная сбрендившей моей совестью. Когда же робкий сон все же смежил мне веки, пришло первое, неуверенное сновидение с Мартиной в главной роли. Она, одетая во что-то белое и развевающееся на невидимом ветру, смотрела на меня грустно и укоризненно, однако молча. Ее волосы развевались вместе с одеянием, а за ее спиной неподвижно висела завеса тьмы. От секунды к секунде выражение лица моей покойной жены менялось, белки ее глаз все больше краснели, за искривленными в злобной усмешке губами хищно сверкнули зубы и, наконец, все лицо ее превратилось в маску лютой ненависти. Ненависти ко мне.

Мартина поманила меня длинным белым пальцем и, всем своим видом и жестами предлагая, или, скорее, приказывая следовать за собой, стала удаляться в разверзнутую за ней черную пропасть. Я, вскрикнув, проснулся. За окном по-прежнему бесновалась гроза, и я, лежа спиной к двери и лицом к окну, мог видеть повторяющиеся электрические разряды, пронзающие темноту ночи. Я вспотел и тяжело дышал, испуганный и обеспокоенный привидевшимся мне кошмаром. Но главное было не это: я физически чувствовал постороннее присутствие в комнате. Оно было настолько явным, что сомнений в его реальности не оставалось. Мало того, я точно знал, где находится незваный гость – непосредственно за моей спиной, на свободной половине кровати, и ощущал его присутствие каждой клеткой своего тела, скованного страхом и безысходностью, в один момент охватившими меня. Все мои чувства несказанно обострились, и ставшее еще более восприимчивым обоняние в который раз за последнее время уловило отчетливый запах гниения, витавший в воздухе и исходящий, несомненно, от расположившейся за моей спиной субстанции. Я знал, кто это. Источающее смрад существо заняло это место по праву, ибо являлось убиенной Мартиной. Эта догадка, казалось, украла у меня способность дышать, и мои эмоции в тот момент можно описать как сплошной, беспросветный и дикий ужас. Я не мог шевелиться, не видел и не чувствовал ничего вокруг, кроме впившегося мне в спину злобного взгляда покойницы. Когда же сзади раздался чуть слышный хриплый смешок, и на мое голое плечо легла холодная и липкая ладонь полусгнившей твари, я на долю секунды потерял сознание от страха и отвращения. Придя в себя, я диким усилием воли преодолел парализовавшую меня скованность и скатился с кровати на пол. Рука Мартины соскользнула с моего плеча, пройдясь пальцами по спине и оставив на ней полосы вонючей жижи. Неуклюже перебирая ногами, что в другой ситуации могло бы показаться комичным, я перевернулся и сел спиной к окну, обхватив колени трясущимися руками и воззрившись в ставшую вдруг совершенно непроглядной тьму комнаты, сознавая, что всего лишь в паре метров от меня, на кровати, находится тело убитой мною женщины, презревшее законы живой природы и навестившее меня в эту дикую ночь. Полагаю, в тот момент рассудок мой окончательно помутился, и я превратился в зверя, но не свирепого и страшного, а загнанного и беспомощного.

Между тем, на кровати произошло движение, что я скорее услышал и почувствовал, нежели увидел, ибо зрение мое уловило лишь слабое шевеление внутри бесформенной черной массы, которую сейчас представляла собой вся комната. Я напрягся, готовясь одним прыжком достичь выключателя и зажечь-таки свет, чего бы мне это ни стоило. Но та, прикосновение чьей мертвой руки я несколько мгновений назад ощутил, поднялась с кровати и медленно, словно издеваясь, проследовала к выходу из спальни, где и замерла, выделяясь теперь четким силуэтом в дверном проеме и глядя, видимо, в мою сторону. Тут безжалостная судьба вновь атаковала меня: за моей спиной сверкнула молния, на краткое, но ужасное мгновение в полном объеме представив моему взору то, что до сих пор было скрыто. Зрелище, которое я увидел, заставило меня захрипеть и забиться в конвульсиях. Закрыв голову руками, я вновь впал в беспамятство.

Когда я очнулся, в комнате было светло от лучей заглянувшего и в мою мрачную берлогу солнца, посланного Создателем развлечь мир после ночной грозы. Я лежал прямо на полу и разбужен был, собственно, струйками проникающего через приоткрытую фрамугу по-утреннему холодного воздуха, блуждающими по моему облаченному в одни трусы телу. События прошедшей ночи я помнил более чем отчетливо и записывать их в неудачные сновидения, как сделало бы большинство людей, не собирался. Да и явственные темные пятна, оставленные гнилой плотью в постели и на полу, сомнений не допускали. Как ни странно, на этот раз сумбура и неопределенности в моей голове не было, но было четкое понимание происходящего и план дальнейших действий. Вспомнив и проанализировав все слышанное и прочитанное мной на тему потустороннего, я пришел к однозначному выводу, что причина козней умершей, а следовательно, и всех моих злоключений в том, что тело ее не упокоено, как подобает, в земле, а до сих пор пребывает в весьма странном положении, являя собой результат и памятник искореженным мыслительным процессам, протекающим в моем мозгу. Следовательно, и душа моей убиенной жены никак не найдет себе покоя, будучи вынужденной вновь и вновь возвращаться в гниющее тело и напоминать мне о моей элементарной обязанности – похоронить Мартину по-человечески.

Осознав это, я решил провести погребение немедленно, каких бы мук и усилий мне это ни стоило, и избавиться, наконец, от незваной ночной гостьи. Настроившись и взяв себя в руки, поскольку на чью-либо помощь мне нельзя было рассчитывать, я, надев старый, завалявшийся в одном из чемоданов с барахлом моей молодости противогаз и вооружившись ножом, поднялся на чердак, где, отринув отвращение и излишнюю чувствительность, принялся за дело. Перво-наперво я расстелил на полу большой кусок толстого, выполненного под гобелен, полотна с затертым орнаментным рисунком, который я, словно предвидя ситуацию, сохранял с незапамятных времен и который мне теперь пригодился. Затем я, повалив на бок всю полиэтиленовую конструкцию, одним махом, словно патологоанатом труп, рассек все слои покрывавшей тело садовой пленки и, стараясь не смотреть на изуродованное гниением тело (уже виденное мною прошедшей ночью в дверном проеме спальни), переложил его на приготовленный гобеленовый саван. Это оказалось не так легко, ибо оно было размягченным, скользким и лопалось в руках с выделением зеленоватой пены, аромата которой я, благодаря противогазу, не чувствовал. Кол я решил не вытаскивать, так как стремился избежать любой излишне грязной работы, а веса он особого не имел и, посему, осложнить транспортировку и погребение не мог.