Стивен Кинг - Темная любовь (антология)

Обними свою судьбу

Пожалуй, в первую очередь мне надо рассказать вам про пластическую хирургию. То есть я не всегда выглядел настолько привлекательно, как сейчас. Собственно, если бы вы увидели меня на снимках в фотоальбоме моего курса в колледже, вы бы меня не узнали. Я был на тридцать фунтов тяжелее, а в моих волосах накапливалось столько сала, что его хватило бы на увлажнение нескольких акров пашни в засуху. А очки, которые я носил, вполне могли бы заменить телескопы Паломарской обсерватории. Свою девственность я мечтал потерять еще во втором классе, в тот день, когда в первый раз увидел Эми Тауэрс. Но потерял ее только в двадцать три года, и даже это оказалось нелегкой задачей. Она была проституткой, и в ту секунду, когда настал решительный момент, вдруг сказала: "Простите, наверное, у меня грипп начинается или еще что-то, только меня сейчас вывернет". И ее вывернуло.

Вот так я жил до сорока двух лет — недотепа, которого жестокие люди высмеивают, а порядочные люди жалеют. Я был дядюшка, которого никто не хотел востребовать. Я был тот, с кем встречу "вслепую" женщины обсуждают годами. Я был покупатель в магазине дисков, при виде которого смазливая кассирша всегда выразительно закатывает глаза. Тем не менее мне каким-то чудом удалось жениться на привлекательной вдове, чей муж погиб во Вьетнаме, и я унаследовал пасынка, который всегда перешептывался со своими приятелями у меня за спиной. Оказываясь поблизости от меня, они таинственно хихикали. Брак этот продлился одиннадцать лет и кончился в дождливый вечер во вторник, несколько недель спустя после того, как мы переехали в наш новый элегантный особняк в самом престижном районе города. После обеда Дэвид поднялся к себе в комнату курить травку и слушать любимые диски, и Аннет сказала: "Ты не сочтешь за личность, если я скажу, что полюбила другого?" Вскоре после этого мы развелись, а затем я незамедлительно перебрался в Южную Калифорнию, где, мне казалось, было достаточно простора еще для одного неудачника, не вписывающегося в свою среду. По крайней мере больше простора, чем в огайском городке с населением в сто пятьдесят тысяч.

По профессии я брокер, и в тот момент в Калифорнии было много возможностей для владельца собственной конторы. Беда заключалась в том, что я устал подталкивать восьмерых других брокеров к достижению месячных целей. А потому нашел старую престижную фирму в Беверли-Хиллз и поступил туда простым, никем не допекаемым брокером. Прошло несколько месяцев, прежде чем я перестал поражаться кинозвездам среди моих клиентов. Впрочем, почти все они оказывались прохиндеями, и это очень помогло.

Я старался наладить свою сексуальную жизнь, посещая все бары для одиноких по рекомендации моих более благообразных приятелей и осмотрительно штудируя колонки личных объявлений в газетах, которыми изобилует Лос-Анджелес. Но ничего на свой вкус я не нашел. Ни одна из женщин, сообщавших, что у нее нормальные запросы и она в отличной форме, ни разу не воспользовалась словом, которое меня особенно влекло романтичность. Они упоминали пешеходные и велосипедные прогулки, а также серфинг, они упоминали симфонии и кинофильмы, и картинные галереи; они упоминали равенство и влияние, и освобождение. Но никогда — романтичность, а меня больше всего влекла романтичность. Разумеется, были и другие возможности. Однако хотя я жалел гомосексуалистов и бисексуалов и возмущался теми, кто их преследует, стать одним из них я не хотел. И как я ни старался относиться с пониманием к садомазохизму и переодеваниям, и транссексуализму, во всем этом было что-то — при всей печальности — что-то комичное и за гранью постижения. Страх заразиться заставлял меня избегать проституток. Женщины, с которыми я знакомился при обычных обстоятельствах — в конторе, в супермаркетах, в прачечной самообслуживания в моем дорогом многоквартирном доме, — относились ко мне с такой мне знакомой неутомимой сестринской добротой…

Потом какие-то свихнутые подонки обстреляли шоссе на Сан-Диего, и моя жизнь кардинально изменилась.

Была подернутая смогом пятница. Под вечер я возвращался домой, усталый после рабочего дня, а впереди меня ждал долгий одинокий уик-энд, как вдруг справа и слепа от меня появились две легковые машины. Они, видимо, вели перестрелку. Вследствие, конечно, обездоленного детства. Они продолжали палить друг в друга, словно не замечая, что я оказался под их перекрестным огнем. Мое ветровое стекло разлетелось. Две задние мои покрышки лопнули. Машину снесло с шоссе, она взлетела вверх по склону холма и врезалась в толстый комель могучей сосны. Это последнее, что мне запомнилось.

Мое выздоровление заняло пять месяцев. Оно завершилось бы быстрее, но как-то в солнечный день ко мне в палату вошел специалист по пластической хирургии и объяснил, что он будет делать, чтобы вернуть моему лицу его прежний вид, а я сказал:

— Я не хочу прежнего.

— Извините?

— Я не хочу прежнего лица. Я хочу быть красивым. Красивым, как киногерой.

— А! — сказал он таким тоном, будто я заявил ему, что хочу летать. Наверное, нам следует поговорить с доктором Шлаттером.

Доктор Шлаттер тоже сказал "а!", когда я объяснил ему, чего хочу, но это "а!" звучало по-иному, чем у первого доктора. "А!" доктора Шлаттера сулило пусть маленькую, пусть неясную, но надежду.

Он обо всем рассказал заранее, то есть доктор Шлаттер, и было даже интересно: оказалось, что пластическая хирургия восходит к древним египтянам, а итальянцы еще в XV веке осуществляли впечатляющие преображения. Он принес мне рисунки того, каким, он надеялся, я стану, он показал мне некоторые инструменты, чтобы я не испугался, увидев их в первый раз перед операцией, — скальпель и ретрактор, и долото — и объяснил, как мне следует приготовиться к моему новому лицу.

Шестнадцать дней спустя я поглядел на себя в зеркало и с радостью убедился, что более не существую. То есть прежний. Операция, диета, отсос жира и краска для волос создали кого-то, кто должен был нравиться самым разным женщинам — не то чтобы меня это прельщало, разумеется. Только одна женщина что-то значила для меня, и, лежа в клинике, я думал только о ней и строил планы, касавшиеся только ее. Я не собирался расходовать мою красоту на любовные интрижки. Я собирался с ее помощью завоевать руку и сердце Эми Тауэрс Карсон, женщины, которую любил со второго класса школы.

Прошло пять недель, прежде чем я ее увидел. Это время я провел, осваиваясь в брокерской фирме, заключая некоторые контракты и привыкая пользоваться новой телефонной связью, снабжавшей меня непрерывным анализом биржевых курсов. Внушительно для небольшого городка в Огайо, где я вырос и где влюбился в Эми.