Роберт Чемберс - Послание из тьмы

Удивление сэра Эдгара проявилось лишь в движении бровей. С дипломатической осторожностью он попытался уточнить:

– Прав я бываю довольно часто. Рад, что вы это наконец признали. Но нельзя ли подробнее?

Эдвард одолел последние шаги до родительского кресла и опустился на пол у ног сэра Эдгара.

– Вы правы: я никчемный, себялюбивый болван! («Разве я такое говорил?» – чуть не вырвалось у смущенного отца.) Любить не умею! Хочу думать, что люблю маму, люблю вас – а на поверку просто ценю возможность пользоваться вашей помощью… Ловушка! Выбраться не могу…

Отчаяние снова захватило его. Кавалер Кингстон совсем по-детски уткнулся носом в колени отца, и тот не выдержал – погладил наконец мягкую рыжую гривку своего единственного дитяти.

– Ты от природы вдумчив, и это хорошо. Тем не менее ты еще слишком юн, и сложные взаимосвязи чувств кажутся тебе прямолинейными. Любовь к родителям – это и есть благодарность за тепло, заботу, защиту. Родительская любовь к детям имеет иную основу, супружеская – тоже… Если бы ты лучше осознавал эти вещи, то не ушел бы, как сегодня, – без оглядки, без мысли о том, что осталось за твоей спиной…

– Вот я же и говорю: сущий болван! – покаянно воскликнул Эдвард. – Но… Потом я же немножко опомнился! Цветы прислал нарочно, чтобы вы не беспокоились. Разве вы…

– Леди Адель действительно восприняла это как добрый знак. А по-моему, это лишь полудетская фантазия, – сэр Эдгар не сумел удержаться и добавил: – вроде игр с исцелением.

Эдвард вскочил так резко, что листы лежавшей рядом книги шевельнулись, будто тронутые невидимой рукой.

– Фантазия? О нет, отец! Раньше я мог только верить, теперь знаю: всё правда! Вы читаете записки лорда Эрмина, вы знали его – и не верите! Где же логика? Ведь он подробно пишет о скрытых, дремлющих способностях души! Пишет ученый, а не сказочник, пишет о достоверных фактах!

Сэр Эдгар чуть было не вспылил, но успел прикусить язык и перешел на бесстрастный тон научной беседы:

– Мой дед занимался наукой, не спорю. Но это было около ста лет назад! Картина мира ныне строится иначе, и…

– …и в нее отлично можно вписать нашу фамильную страничку, – улыбнулся Эдвард. – Эта сила есть и у вас, не может не быть! Мы могли бы попробовать вместе…

– Боюсь, сын, что у меня ничего не выйдет, – хмуро возразил сэр Эдгар. – У этой силы имеется какая-то другая, темная сторона. Я ощущал ее в ранней юности, да. И мой отец строго-настрого запретил мне дальнейшие эксперименты. Потребности в чем-то подобном я до сих пор и не испытывал…

– У вас просто не было в том необходимости! Вы и так справлялись со всеми своими трудностями. Такого, как сейчас, еще не случалось!

«Толковый вырос правнук, – явственно расслышал сэр Эдгар у себя за плечом. – А ты… Хватит осторожничать! Любишь ты свою Адель или нет?»

Граф потер лоб, отгоняя наваждение. Давно уже ему не было так стыдно.

– Ступай к леди Адель, – устало сказал он. – Она ждет. Ей и в самом деле от твоих стараний становится легче. И… делай, что хочешь.

– Я верно понимаю? – не веря своим ушам, переспросил Эдвард. – Вы разрешаете мне…

Сэр Эдгар только рукой махнул. Эдвард просиял, низко поклонился лучшему из возможных отцов и направился к двери.

– Постой! – нагнал его запоздалый родительский вопрос. – Скажи мне все-таки, где ты пропадал так долго?

– Гулял по холмам и осматривал памятники старины, – абсолютно честно ответил Эдвард и поспешил выскочить в коридор, пока отец не спросил еще о чем-нибудь.

Гарри и море

– А вот я тебя угощу сейчас… Попробуй-ка нашего золотого яблочка!

Джимми Фландерс улыбнулся в бороду и поднял вытянутую руку. Дерево, под которым они сидели в тени, склонило ветку, и круглый плод цвета солнца на закате лег в его ладонь – широкую, но уже не такую заскорузлую, как прежде.

Гарри надкусил пупырчатую кожицу и начал очищать апельсин. «Есть ничего не смей на Островах, ибо останешься в их сетях» – вспомнилось ему. Велика беда! Там терять нечего… почти нечего. А здесь – друзья, живые и здоровые, мирные леса и…

Он зарыл очистки в песок – не хотелось пятнать чистейший берег, – разделил плод на дольки и четвертушку подал Джимми. Тот усмехнулся:

– Тут мне дань нести не нужно. Ешь, чудак, у вас там такого вкусного не найдешь, а здесь всего полно…

Гарри медленно, с удовольствием вкусил райского плода. Сочно, сладко, но в целом вполне обыкновенно.

– А где ты живешь? Где все вы живете?

– Каждый где хочет. Я себе домик на холме поставил – оттуда море видно. Мне так привычнее.

– Ты тоскуешь… по той стороне?

Джимми покачал головой.

– О чем тосковать-то? О решетках, о петле?

Оба посмотрели на море. В полумиле от берега шелковые волны вспарывала остроносая белая лодка под парусом.

– Здесь можно покидать берег? – удивился Гарри.

– Почему бы и нет? Островов много, и все разные. Кто любопытствует, кто в гости, кто по делу – вот и плавают.

«Какие дела тут могут быть?» – подумал Гарри, но промолчал. Ему, как и в прежние дни, не хотелось выставляться перед Джимми дураком. Фландерс сказал, насмешливо потрепав его по макушке:

– Дел тут столько, сколько душа попросит. Денег нет, а дела есть… А ты, я смотрю, невесел. Сюда перебраться не хочешь? Я слыхал, это можно… просто пожелать и остаться. Раз уж ты тут – попробуешь?

Гарри подошел к кромке прибоя, опустился на колени и погрузил в воду пальцы, липкие от апельсинового сока, спугнув стайку золотистых мальков. Ласковая вода была холодной и пахла солью, как и надлежит честной морской волне.

– Не могу, – сказал он, поднявшись и отряхнув песчинки, прилипшие к штанам. – Я не могу оставить мать одну.

– Раньше мог, теперь не можешь? – усмехнулся Фландерс. – Повзрослел парнишка…

Пришел рассвет и разбудил ветер; шелковые, искусно задрапированные занавески по бокам огромного окна ответили на ласку ветра тихим шелестом. Этого хватило, чтобы человек, спящий на широкой кровати, проснулся. Но он не спешил открывать глаза. Большинству людей это нужно, чтобы видеть. Ему, наоборот, требовалось жмуриться покрепче, удерживая под сомкнутыми веками яркую, четкую картину. Сон? Сон, составленный из обрывков, сохранившихся в памяти? Э, нет, это объяснение никуда не годится. Ветер пел, волны шумели, вкус плода был ярок, на берегу было жарко, в тени деревьев – прохладно. А сам он… В первую минуту, когда обнимались, – да, он не доставал макушкой до плеча Джимми, как двенадцать лет назад. И эти отрепья, смело похищенные у садового чучела…

«Это он был моим видением или наоборот? Могут ли видения быть настолько реальными?»