Лорел Гамильтон - Пляска смерти

— Да, — подтвердила Элинор.

— Так что, — спросила я, — я буду питать ardeur, а они скажут, насколько их тянуло?

— Такой вот способ тестирования без слишком большого напряжения твоих нравственных чувств, — сказала Элинор.

— Ага, просто заниматься сексом в комнате, где на меня будет глазеть целая группа мужчин?

Жан-Клод покачал головой и улыбнулся:

— Можно просто питать ardeur, ma petite. Это не обязательно должен быть секс, если ты его не хочешь.

— Стыдно как-то вызывать нарочно ardeur, когда я не голодна, — сказала я.

Он вздохнул:

— Может быть, но куда лучше вызвать его сейчас, когда мы можем его контролировать, чем потом, когда прибудут гости, а контролировать мы не сможем.

В такой формулировке это имело смысл, но…

— А от кого мне кормиться?

Жан-Клод показал на Реквиема:

— Он уже попал под огонь.

— Класс. Я теперь еще и огонь.

— А питание от крови столь сильной, как твоя, поможет ускорить заживление его ран.

И это было правдой, но…

— Хорошо, но только если ты объяснишь каждому условия эксперимента. Участники должны согласиться, иначе я не стану этого делать.

— Разумеется, ma petite. Я ни за что не поступил бы по-другому.

Глядя в это красивое и непроницаемое лицо, я была почти на сто процентов уверена, что это ложь.

Глава двадцать шестая

Пройти тест согласились все. И даже каждый был довольнее, чем я. О’кей, каждый, кроме Римуса и некоторых из охранников. Наверное, они просто не сомневались, что разразится какая-нибудь фигня, а им потом подбирать куски. Я с ними была согласна.

Отчасти я надеялась, что когда-нибудь перестану так чертовски смущаться подобных групповых сцен, отчасти надеялась, что не перестану. Второе — благодаря той же части моей личности, что горевала насчет того, что я теперь могу убивать и не переживать по этому поводу. Вот та же самая часть личности думает, что заниматься метафизическим сексом на публике, по любой причине, — это еще один шаг по скользкой дороге к погибели. Но если альтернатива — это взрыв ardeur’а как метафизической бомбы посреди сегодняшней вечеринки, — то приходится из двух зол выбирать меньшее. И все же хорошо было бы хоть раз для разнообразия не иметь выбора из двух зол. Хотя бы раз — нельзя ли выбирать меньшее добро?

Реквием лег навзничь на свежие простыни, волосы рассыпались вокруг торса темным ореолом. В свои рабочие дни — точнее, в рабочие ночи, — он был стриптизером в «Запретном плоде». По телу его это было видно, но сейчас я видела только раны. Менг Дье очень, очень близка была к тому, чтобы навсегда погасить ему свет. Когда я провела пальцами по порезу под грудиной, он судорожно вздохнул — не знаю, от боли или от удовольствия.

Обычно я умела читать по лицу Реквиема, но сегодня это лицо ничего не выдавало. Он смотрел на меня как на величайшее чудо света; это было на ступеньку выше — или ниже — любви. Поклонение — вот единственное для этого слово. У меня сердце сжималось от такого выражения на его лице. Совершенно ничего не осталось в нем от Реквиема — Реквиема с его меланхоличными, красочными речами. Он свое имя заработал за поэтичность, но весьма угнетающего свойства. А теперь в нем совершенно не осталось силы личности, ничего, кроме этого всепоглощающего голода.

— Помоги мне Боже, — сказала я.

Жан-Клод подошел ко мне, к кровати.

— В чем дело, ma petite?

— Скажи, что он будет лучше, чем сейчас, — сказала я.

— Лучше — в каком смысле, ma petite?

— Посмотри на него.

Жан-Клод придвинулся, задев мой рукав рукавом своего халата, и стал смотреть на Реквиема вместе со мной.

Взгляд Реквиема на секунду метнулся на него, тут же вернулся ко мне, будто все остальное не имело значения. Но Жан-Клода он заметил, потому что сказал:

— Неужто заставишь ты меня разделить свою благосклонность с другим, Анита? Или я буду как небо, раскинувшееся меж жаром солнца и холодным поцелуем луны? В том же блаженстве, что пришлось испытать Огюстину?

— Ну, хотя бы он снова многословен и поэтичен, — заметила я. — Уже что-то.

— Он предложил себя одновременно тебе и Аните? — спросила Элинор, все так же свернувшаяся в кресле.

— Думаю, что да, — ответил Жан-Клод.

— Реквием не любит мужчин, — заметил из угла Лондон. Он, как всегда, занял самый темный, самый неосвещенный угол. Не только за черноту коротких кудрей и пристрастие к черной одежде прозвали его Темный Рыцарь. — Против этого он всегда сильнее всего сопротивлялся.

— Да, — подтвердила Элинор. — Он непреклонен был в том, что с мужчинами он не спит.

— Белль наказывала его за отказ обслуживать мужчин. — Жан-Клод смотрел на Реквиема с грустью и сожалением.

— Тогда он не должен был бы предлагать нам такого, — сказала я.

— Да, не должен был.

Жан-Клод глянул на меня и на миг показал свои истинные чувства. Это было как укол в сердце. Боль, мука, что он сюда привез Реквиема, чтобы спасти его, а вышло так, что поработил его куда сильнее, чем это удалось Белль.

Кровать шевельнулась, и моей спины сквозь халат коснулась рука. Я повернулась, но знала, чья это рука — Реквием сел, несмотря на все раны в груди и в животе, чтобы до меня дотронуться. Я поискала в его лице что-нибудь знакомое и наконец спросила:

— Реквием, ты здесь?

Он коснулся моего лица.

— Я здесь.

В эти слова он вложил столько чувства, что они стали значить куда больше, чем должны были.

Я отвела его руку от своего лица, придержала, чтобы он пока что меня не трогал, и посмотрела на Жан-Клода.

— Это ужасно. Как нам это исправить? Есть способ побыстрее, чем найти его истинную любовь?

— Почти так, как если бы она его зачаровала, — сказала Элинор. — Как если бы она была вампиром, а он — человеком.

— Ладно, давайте считать это вампирским ментальным фокусом. Как мне его убрать?

— Иногда мастер вампиров может разрушить такую околдованность, — сказала Элинор.

Я посмотрела на Жан-Клода:

— Помоги ему.

Лондон вышел из угла почти на свет:

— Но это же не ardeur Аниты, а ardeur Жан-Клода действует через ее посредство. Разве может он снять действие собственного ardeur’а?

— Не знаю, — сказала Элинор, оглядела комнату и обратилась в сторону дальней стены: — Истина, Нечестивец, вы всю эту дискуссию промолчали. Есть у вас предложения?

Два брата вышли к кровати, на свет. С первого взгляда они не были настолько уж похожи. Оба высокие, широкоплечие, но в остальном — противоположные. Волосы у Нечестивца тонкие и очень светлые, длинные, обрамляют лицо — сплошь лепные скулы, ямочка на подбородке таких размеров, что я никак не могла решить, восхитительна она или раздражает. Глаза — чистого и ровного голубого цвета, и не будь у меня для сравнения глаз Жан-Клода и Реквиема, я бы назвала их потрясающими. Одет в современный сшитый на заказ костюм коричневых и кремовых тонов и выглядит чем-то средним между преподавателем колледжа из снов юной студентки и жиголо на ответственном посту в крупной компании. Таков Нечестивец.