Александр Годов - Дьявольская радуга

Тропов зацепился за что-то и упал. Матерясь и отряхиваясь от грязи и налипших елочных иголок, он поднялся. Черт бы побрал эти пни! Сергей от злости хотел было ударить ногой по выступу, но замер.

Никакой это был не пень.

Гидроцефал молча лежал на холодной земле, и лишь бегающие глаза говорили о том, что существо еще живо. Голова оказалась размером с гигантский арбуз. Именно за нее зацепился Сергей. Гидроцефал бросил полный боли взгляд на него, и тщедушное тельце пришло в движение: тонкие ручки потянулись к нему, ножки зашевелились. Сергей прирос к земле. Тело одеревенело и не слушалось.

Надо идти к Анжеле, крутилось в голове. Надо идти за мертвячкой, иначе потеряешь её.

Но Сергей не мог отвести глаза от гидроцефала.

Насекомые облюбовали уродца: на лбу сидел жирный мохнатый паук, на груди суетился рой муравьев, а по тонким губам полз, оставляя желтые следы, маленький кузнечик. Казалось, гидроцефалу было совершенно все равно, что, где и как ползало по его телу.

Сергей скривился. Во рту ощущался привкус дыма, словно пепельницу облизал.

Уходи!

Тропов наконец-то оторвался от уродца и огляделся. Анжелы нигде не было. Сердце испуганно ёкнуло. Мертвячка не могла далеко уйти, прошло от силы пять секунд. Куда она пошла? В какую сторону, мать твою?!

Напрочь забыв о гидроцефале, он побежал в ту сторону, куда, как показалось, двинулась Анжела.

Нужно прислушаться. В лесу даже треск ветки кажется невероятно громким. Однако сколько бы Сергей не напрягался, кроме собственного дыхания ничего не слышал.

Да не могла Анжела пропасть! Не могла — и всё тут!

Сергей стискивал кулаки до хруста, но толку-то? Возвращаться обратно к гидроцефалу? А с какой стороны он шел? Черт-черт-черт!

— Анжела!

Пожалуйста, пусть эта дура услышит…

— Анжела!

Тишина.

Чертова тишина!

— Как была ты стервой, так и осталась, — сказал Сергей.

Стоять или идти?

Эники, бэники, ели вареники…

Тропов чувствовал удары пульса в ушах, как они отдаются в пальцах. Главное — успокоиться. Из любой ситуации есть выход. Он огляделся, но из-за серой мглы не было видно ни зги.

Поправив рюкзак, он двинулся вперед.

Последнее письмо Восьмого. Пятое интермеццо

Я — Восьмой. И я собираюсь заживо себя похоронить.

За окном льёт дождь, но по моим прикидкам он скоро пройдет и будет опять адски жарко. Никогда не любил лето. И особенно июль. Это проклятый месяц. Все близкие мне люди умерли в начале июля — дочь, жена…

Извини, Девятый, я непоследовательный.

Начну с того, что мне стукнуло семьдесят лет. Да с меня уже песок сыплется! Спина частенько ноет: например, пойду дрова рубить да как схватит — сил терпеть нет. С левой рукой что-то не то: постоянно трясется. Колени болят. Слава богу, что зрение не испортилось. Да разве оно накормит, когда тело не слушается? Крепкие руки и ноги — вот что главное! Хотя еды у меня достаточно. Неподалеку от дома течет речка, рыбы в ней очень много. Щуку можно зажарить, из леща суп сварить. Конечно, надоедает лопать одну рыбу, но ничего-ничего… Скоро я умру. Я так решил — и так будет.

Девятый, если ты еще молод, то прочти скорее этот дневник. И особенное внимание удели записям Седьмого! Даже напишу так: ЗАПИСИ СЕДЬМОГО ВАЖНЫ!!! В моём письме я постараюсь объяснить тебе настоящую природу Кивира и его чудовищ. Седьмой был не прав. Точнее, не совсем прав.

Как я уже написал, мне семьдесят лет. Живу один в небольшом домике. Городов поблизости нет. До ближайшего — километров сто. Деревень в округе тоже нет. Хотя я точно не знаю. В последнее время всё чаще встречаю людей: может, и поселился кто-нибудь недалеко от меня.

Большую часть жизни я прожил с женой и дочерью. Как-то так получилось, что когда привычный мир полетел в тартарары, я не бросил свою семью. Хотя я был тогда молод — мне было двадцать с лишним лет. Молодость — это время ошибок. Скажу честно: я хотел оставить жену и дочь. Хотел бросить. Стыдно сейчас об этом писать, но зато я искренен с тобой, Девятый.

Мне кажется, что если бы я остался один, то долго бы не протянул. И дело скорее в чувстве одиночества. Ксения, жена, всегда могла вытащить меня из депрессии. Могла одним словом вернуть меня к жизни. Могла поцелуем подарить надежду на хорошее будущее. Я понимаю, как глупо это звучит, но… Но не знаю как сказать иначе. Пусть будет так.

Мне казалось, что к старости наши с Ксюшей чувства поостыли. Мол, года уже не те для всех этих поцелуйчиков и нежности. Однако когда жены не стало, я понял, что любовь никуда не делась. И дело не в привязанности. Мне не хватает Ксюши. Я бы всё отдал ради того, чтобы вновь увидеть её хотя бы на минутку.

Возрождать мертвых может лишь Кивир.

Что-то я увлекся. Прости, Девятый.

В общем, семью я не бросил. Седьмой писал о каких-то Всплесках, червивых королях и прочих монстрах. В моей жизни, скажем так, трупы перестали умирать. (Зачеркнуто.) Мертвецы соединяются друг с другом и превращаются в гигантских монстров. Может, Девятый, ты помнишь фильмы «Годзилла» или «Кинг-Конг»? Вот у меня нечто похожее. Только вместо огромного динозавра и большой волосатой обезьяны — циклопических размеров человекоподобные твари. Есть еще кое-что, но об этом я напишу чуть позже.

У меня была дочь — Маша. Самая прекрасная девушка, что я видел на свете. Может, сейчас скажу крамольную вещь: Маша красотой превосходила даже Ксюшу. О эти голубые глаза! Они мне до сих пор часто снятся. Дочка была бы прекрасной женой, если бы… если бы… (зачеркнуто). Девятый, умоляю тебя, если ты нашел это письмо до появления Кивира, найди свою семью. Это очень важно!

Ты скажешь: прошли года с того момента, когда ты последний раз видел жену и дочь. Ты думаешь: они, скорее всего, мертвы. Знай: никто из родных не погиб. Наши жизни немногим отличаются, как ты думаешь. Общие события неизменны. Тебя, Девятый, могут звать иначе, ты можешь быть старым или молодым — все равно наши жизни схожи, как игрушки в конвейере.

Черт! Я по-прежнему всё хожу вокруг да около.

В общем, моя привычная жизнь рухнула за один сраный — прости за вульгарность! — день. Я не знаю, откуда появились гигантские монстры. Совершенно забыл, как изменился мир. Итогом катаклизма (буду называть случившееся так) стало то, что люди оказались на грани вымирания. Ты можешь резонно спросить меня: откуда мне это известно? Я не знаю. Всего лишь предполагаю.

Города давным-давно превратились в руины. Нет больше ни деревень, ни сел, ни поселков. Радио и телевидение давно молчат.