Клайв Баркер - Книги крови III—IV: Исповедь савана

— Никакой кока-колы, — сказал. Гир.

— Ну, я думаю, можно сделать исключение…

— Исключение? — переспросил Гир, и в его голосе зазвучали характерные нотки самолюбования. Вступили в действие свойства риторики, и Эрл проклял свой дурацкий язык. — Не для того Господь дал нам законы жизни, чтобы мы придумывали какие-то исключения, Эрл. Ты сам это знаешь.

Но Эрл не особенно беспокоился по поводу того, что говорил Господь. Он беспокоился из-за Вирджинии. Она была сильной, он знал это: несмотря на томный вид, свойственный уроженке Юга, и хрупкое сложение, ее сил хватало, чтобы улаживать все мелкие неприятности во время турне, когда Господь был занят другими делами и не помогал своему земному агенту. Но ничья сила не безгранична, и Эрл чувствовал, что Вирджиния находится на грани срыва. Она все отдала своему мужу: любовь и обожание, энергию и энтузиазм. За последние несколько недель Эрлу уже не раз приходило в голову: она заслужила лучшей участи, чем этот церковник.

— Не можешь ли ты принести мне немного воды со льдом? — спросила она, глядя на него снизу вверх.

Под ее серо-голубыми глазами пролегли усталые тени. По современным стандартам она не считалась красавицей: ее аристократичные черты были бесцветными. Усталость придавала им особую прелесть.

— Холодная вода скоро будет, — ответил Эрл.

Он старался говорить жизнерадостно, хотя сил на это не осталось. Он пошел к двери.

— Почему бы не позвать коридорного? Пускай он принесет воду, — сказал Гир, когда Эрл уже собрался выйти. — Я хочу, чтобы мы сейчас просмотрели наш маршрут на следующую неделю.

— Да не проблема, — ответил Эрл — Правда. Кроме того, я должен позвонить в Пампу и сказать им, что мы задерживаемся.

И он выскользнул в коридор, прежде чем ему успели возразить.

Он хотел выйти, чтобы побыть одному: атмосфера между Вирджинией и Гиром накалялась день ото дня, и наблюдать это было не очень-то приятно. Довольно долго Эрл стоял и глядел, как льется дождь. Старый тополь в середине стоянки склонил перед потопом свою лысеющую голову. — Эрл точно знал, как тот себя чувствует.

И пока он стоял вот так в коридоре и гадал, как сохранить здравый рассудок во время последних восьми недель турне, две фигуры сошли с шоссе и пересекли парковочную площадку. Эрл не заметил их, хотя тропа, по которой они шли к номеру семь, находилась прямо в поле его зрения. Они прошли сквозь стену дождя на обширную площадку за конторой управляющего, где когда-то, в 1955 году, они запарковали свой красный «бьюик», и хотя дождь и лил потоком, их не коснулась ни единая капля. Женщина, чья прическа успела со времен пятидесятых дважды выйти из моды, а одежда выглядела столь же устаревшей, на мгновение замедлила шаг и поглядела на Эрла, внимательно рассматривавшего старый тополь. Лицо его было хмурым, но глаза казались добрыми. В свое время она бы могла полюбить такого человека, подумала женщина; но ведь ее время давно прошло, верно? Бак, ее муж, повернулся к ней и настойчиво спросил:

— Ты идешь, Сэди?

И она последовала за ним по засыпанной гравием дорожке (когда она видела дорожку в последний раз, та была вымощена деревянной брусчаткой), а потом в открытую дверь номера семь.

Холод заполз Эрлу за воротник. Слишком долго он таращился на этот дождь и слишком много испытывал бесплодных желаний. Он прошел до конца крытого дворика, потом стремительно пересек площадку и вошел в офис мотеля, предварительно сосчитав до трех.

Сэди Дарнинг оглянулась на Эрла, потом опять повернулась к Баку. Годы не стерли ее обиду на мужа, так же как не изменили его хитрое лицо и слишком легкомысленный смех. Сэди не любила его тогда, второго июня тысяча девятьсот пятьдесят пятого года, и не любила сейчас — ровно тридцать лет спустя. Бак Дарнинг был прохвостом, как ее отец и предупреждал. Само по себе это не страшно — обычное мужское качество; но Бак вел себя так грязно и мерзко, что она быстро устала от бесконечной лжи. Однако муж воспринял ее унылое настроение как намек на необходимость устроить второй медовый месяц.

Его феноменальная самоуверенность вызвала у Сэди раздражение, в конце концов уничтожившее любые надежды на взаимную терпимость. Поэтому три десятилетия назад, отправляясь в мотель «Тополь», она подготовилась к чему-то большему, нежели ночь любви. Она отправила Бака в душ, а когда он оттуда вышел, направила на него «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра и проделала в груди мужа огромную дыру. Затем она убежала, отбросив пистолет и не думая о том, поймает ли ее полиция.

После того как ее поймали, она тоже не слишком переживала. Ее посадили в тюрьму округа Карсон в Пэнхендле и через несколько недель привели на суд. Она не пыталась отрицать свою вину: в ее жизни и так было слишком много лжи и притворства — хватило за тридцать восемь лет. Такое поведение нашли вызывающим, отправили Сэди в Хантсвиллскую государственную тюрьму, выбрали солнечный октябрьский денек, пропустили через ее тело в общей сложности 2250 вольт и почти мгновенно заставили остановиться ее нераскаявшееся сердце. Око за око, зуб за зуб. Она с рождения признавала эти простые моральные уравнения и не возражала против того, чтобы уйти из жизни по законам такой математики.

Но сегодня вечером ее и Бака отправили в то же путешествие, которое они совершили тридцать лет назад, чтобы выяснить: смогут ли они понять, почему их брак закончился убийством. Эта возможность часто предлагалась мертвым любовникам, но лишь немногие соглашались. Скорее всего, они боялись, что вновь разразится катастрофа, приведшая их к роковому концу. Сэди, однако, не смогла удержаться — ей хотелось проверить, все ли предопределено; быть может, одно нежное слово Бака или искренний любящий взгляд его пасмурных глаз остановили бы ее лежащий на курке палец и спасли жизнь обоим Эта ночь давала им возможность испытать правильность хода истории. Невидимые, неслышимые, они прошли по тому же маршруту, каким явились сюда несколько десятилетий назад. А следующие несколько часов покажут, обязательно ли этот путь ведет к убийству.

Номер седьмой был занят, и номер рядом тоже, проходная дверь открыта, и в обоих номерах горели флуоресцентные светильники. Но это не стало проблемой для новых гостей. Сэди уже давно привыкла к своему эфирному телу, к невидимым странствиям среди живых. В таком состоянии она посетила свадьбу племянницы, а позже — похороны отца. Вместе с покойным стариком она стояла, рядом с могилой, и они сплетничали о скорбящих родственниках. Однако Бак, более подвижный и живой, был склонен к некоторой беспечности. Она надеялась, что сегодня ночью он будет осторожен. В конце концов, он сам не меньше, чем жена, хотел провести этот эксперимент.