Анна Радклиф - Итальянец

— Хорошо, — наконец уступила она. — Его имя — Маринелла.

Из груди монаха вырвался стон. Он поспешно отвернулся и отошел. Но растерянность его была недолгой. Вернувшись к девушке, он помог ей встать с колен и, не дав опомниться, снова забросал вопросами:

— Откуда он родом?

— Это далеко отсюда, — уклончиво ответила настороженная его поведением Эллена.

Но он заставил ее рассказать все, что она знала об отце. Выслушав, монах, тяжело вздохнув, отошел от нее и заходил по комнате. Теперь он молчал, а вопросы задавала почти успокоившаяся Эллена. Она хотела знать причину его пристального любопытства к ее отцу. Скедони, однако, не собирался отвечать и сделал вид, что не слышит ее. Еще ниже опустив голову, он нервными шагами мерил комнату.

Страх Эллены давно уступил место живому любопытству. Ей показалось, что во взглядах монаха, которые он изредка бросал на нее, появилось что-то новое, и она готова была поручиться, что заметила слезинки, блеснувшие в его глазах. Несмотря на все ее попытки разговорить его, он упорно отмалчивался. Напряжение нарастало, и Скедони не выдержал. Эллена с удивлением и испугом услышала глухие рыдания. Еще более неожиданным для нее было то, что монах вдруг подошел к ней и, опустившись на край матраса, взял ее за руку. Девушка непроизвольно отшатнулась и попыталась отнять руку, но сдавленный голос монаха остановил ее.

— Бедное дитя, — тихо промолвил он. — Перед тобою твой несчастный отец. — Монах еще ниже опустил капюшон на лицо и горестно поник перед ней.

— Отец? — не веря его словам, воскликнула девушка. — Вы — мой отец?

Скедони ответил не сразу.

— Не смотрите так на меня, дитя мое, — произнес он наконец дрожащим от волнения голосом. — Я читаю осуждение в вашем взоре.

— Осуждение? Почему, святой отец? — встрепенулась Эллена, испытывая внезапную симпатию к этому загадочному монаху. — Почему я должна осуждать вас?

— Почему? — горестно простонал Скедони. — О Боже милосердный, ты слышишь ее?!

Он стремительно вскочил, задев кинжал, скользнувший на пол. Вид кинжала, очевидно, причинил ему нестерпимую боль, ибо он с силой отшвырнул его в дальний угол. Он проделал все это так быстро, что Эллена ничего не заметила, кроме возросшего волнения Скедони, который снова заметался по комнате.

Голосом, полным сострадания, девушка наконец осмелилась спросить его, что сделало его таким несчастным.

Монах замер от неожиданности и долго и пытливо смотрел на нее. Наконец, вздрогнув, как от удара, он пришел в себя и снова зашагал по комнате.

— Почему в вашем взгляде жалость, святой отец? — встревоженно спросила Эллена. — Что причиняет вам страдания? Откройтесь мне, облегчите свою душу. — Голос девушки был полон искреннего сострадания.

Скедони, не выдержав ее взгляда, бросился к ней и прижал ее к своей груди. Эллена, ощутив на своих щеках слезы этого измученного страданиями человека, сама не зная почему, тоже разрыдалась. Скедони не спешил открывать ей тайну своих терзаний, а Эллена, чувствуя это, продолжала испытывать к нему настороженность и недоверие. Поэтому она поспешила освободиться из его объятий. Это смутило и огорчило Скедони, столь неожиданно даже для себя выдавшего степень своего волнения.

— Вы не верите мне, — печально произнес он. — Не верите в мои отцовские чувства.

— Постарайтесь понять меня, — смущенно оправдывалась Эллена. — Я никогда не знала своего отца.

Руки Скедони опустились, он молча смотрел на девушку.

— Бедняжка, — наконец промолвил он. — Вы не представляете, какая жестокая правда в ваших словах. Доселе вы были лишены отцовской заботы и ласки.

Лицо Скедони снова помрачнело, и он отошел от нее. Эллена была напугана столь разительной сменой чувств, владевших этим человеком. Не будучи в силах добиться от него объяснения, что так тревожило его, она в поисках ответа невольно обратилась к миниатюрному портрету на медальоне, ища в нем сходство с нынешним Скедони.

Между ними лежала пропасть прожитых лет. С миниатюры на нее смотрел пригожий молодой мужчина с улыбкой скорее победоносной, чем доброжелательной, и с выражением в глазах, говорящим более о высокомерии, чем о достоинстве.

Лицо Скедони, измененное годами, было мрачным и суровым, скрываемые чувства и желания наложили на него неизгладимую печать. Казалось, со времени создания портрета оно более не знало улыбки. Художник, как бы пророчески предвидя это, постарался навсегда запечатлеть на миниатюре эту торжественную улыбку.

И хотя несходство Скедони с портретом было слишком велико, одна черта роднила их — надменная гордость во взгляде. Но этого было недостаточно Эллене, чтобы окончательно убедиться, что перед ней ее отец.

В сумятице всех этих чувств она совсем забыла о главном, что так и оставалось для нее загадкой, — почему и как проник Скедони в ее комнату среди ночи, если, конечно, исключить как причину его предполагаемое отцовство. Теперь, когда она немного успокоилась, а выражение лица Скедони более не казалось ей столь отпугивающим, как прежде, она отважилась наконец задать ему этот вопрос.

— Уже далеко за полночь, святой отец, и вам должно быть понятно мое желание узнать истинную причину вашего появления здесь в столь поздний час.

Но, как и прежде, Скедони ничего не ответил.

— Вы пришли, чтобы предупредить меня об опасности, не так ли? — настаивала Эллена. — Вам стали известны недобрые намерения Спалатро? Скажите же мне, святой отец! Когда я просила у вас помощи на берегу, вы, должно быть, еще не знали, что моя жизнь в опасности, иначе бы вы…

— Это так, — резко прервал ее Скедони. — Но не будем снова говорить об этом.

Ответ удивил Эллену. Ведь она впервые задала ему этот вопрос. Но, увидев, как снова помрачнело его лицо, она не решилась более настаивать.

Воцарилась долгая пауза. Скедони продолжал ходить по комнате, но временами останавливался и пристально, с каким-то отчаянием в глазах вглядывался в лицо Эллены. Она же, отказавшись более досаждать ему вопросами, все же робко попросила привести еще какие-нибудь доводы, подтверждающие их родство.

К ее удивлению, Скедони охотно откликнулся, и наконец, когда оба они относительно успокоились, он рассказал ей немало подробностей из жизни их семьи, которые во многом подтверждали то, что она узнала от покойной тетушки. Это убедило Эллену в том, что монах говорил ей правду. Но факты, которых он касался, все больше относились к тем периодам его жизни, когда он совершил немало ошибок, и Скедони был предельно краток и осторожен в своих рассказах. Его душа по-прежнему жаждала одиночества, он не готов был к откровениям и поискам доказательств, ибо не сомневался, что Эллена его дочь. Поэтому он предпочел от воспоминаний поскорее перейти к действительности. Эллене более нельзя оставаться в этом доме, решительно заявил он. Она должна немедленно вернуться домой, в Неаполь. Высказав ей все это, он вскоре покинул ее.