Уильям Блэтти - Экзорсист

— Сейчас буду, — пообещал тот, когда священник ввел его в курс дела.

Кардиолог приехал через полчаса; он пришел в ужас от вони и холода, но более всего поразился состоянию девочки. Существо некоторое время несло околесицу, а затем принялось петь, издавая время от времени животные звуки. Потом появилась личина Дэннингса.

— О, какое несчастье! — заныл он, обращаясь к доктору. — Просто-таки тихий ужас. Только на вас вся и надежда. Как вы думаете, спасете девчонку? А иначе нам просто некуда будет деться. И все из-за этого… Черт бы побрал этого упрямого беса! — Кардиолог остолбенело уставился на Риган, не прекращая, впрочем, измерять давление. Дэннингс тем временем повернулся к Каррасу. — Ну а ты что себе думаешь? Девчонку нужно госпитализировать, дураку же понятно. Место ей — в дурдоме, Каррас, и ты это знаешь! Ну давайте же, наконец, прекратим эту дурацкую возню. Все равно ведь ты будешь виноват в ее смерти, только ты! Ну хорошо, он — твердолобый осел, и это как-то понятно. Но почему тебе, Каррас, нужно ему уподобляться? Ты же доктор, должен быть умнее. И потом, с жильем в наши дни так стало трудно, что если мы… — Но тут появился демон и завыл по-волчьи.

Доктор невозмутимо стянул с исхудалой детской руки черное тряпичное кольцо сфигмоманометра и кивнул, давая понять, что осмотр закончен.

— Что у вас тут за чертовщина происходит, а, святой отец? — спросил он в коридоре, невольно оглянувшись на дверь. Иезуит отвел глаза.

— Об этом я вам сейчас рассказать не могу, — мягко ответил он.

— О’кей.

— Что скажете?

— Ей необходим полный покой, — мрачно бросил специалист. — Покой и сон. Заснуть просто необходимо, пока давление не упало до такого уровня, что…

— Что же мне делать, Билл?

— Молиться. — Доктор взглянул Каррасу прямо в глаза и пожелал ему спокойной ночи. Священник стоял, смотрел ему вслед и молил Бога о том же: об отдыхе, о передышке, о какой-нибудь надежде или о чуде… Он знал: чуда не будет. “Нельзя было давать ей либриум!”

Отяжелевшей рукой он толкнул дверь спальни. Риган теперь ржала по-лошадиному. Мэррин все понял, молча кивнул. Затем с мрачной решимостью опустился перед кроватью на колени.

— Отче наш… — начал он. В лицо ему брызнула темная желчь.

— Ты проиграешь! — взвыла Риган. — Она умрет! Она умрет!

Каррас открыл свой томик “Ритуала” и поднял взгляд.

— Спаси же рабу твою… — читал Мэррин.

— Пред лицом врага твоего…

Сердце Карраса ныло неутихающей болью. “Усни же! Усни!” — кричала каждая клеточка его тела.

Но Риган не засыпала.

Она не сомкнула глаз до рассвета. До полудня. До следующего вечера.

Девочка не заснула и в воскресенье: приступы следовали один за другим, пульс был сто сорок и едва прослушивался. Оба священника, не прерываясь, читали тексты молитв. Каррас все еще пускался на всевозможные уловки: смирительным одеялом он обеспечил девочке почти полную неподвижность, потом запретил посторонним заходить в спальню вообще, надеясь таким образом снять влияние внешних раздражителей. Но ничего не помогало. Девочка беспрестанно кричала, и сил это отнимало у нее ничуть не меньше, чем возня в постели. Давление по-прежнему удерживалось на минимально допустимом уровне. Но долго продолжаться так не могло.

Каррас и сам уже был на грани нервного срыва. “Боже, не дай ей умереть! Не дай умереть! Помоги заснуть!” — повторял он, не замечая, что сами мысли его давно уже превратились в молитвы. Молитв этих никто не слышал.

В то воскресенье, в семь часов вечера, Каррас, вконец измученный бесконечными нападками демона, сидел рядом с Мэррином в спальне. И верно, тяжкой была вина его: вина за слабость веры и недостаток знаний, за то, что предал мать и погубил Риган. Ну конечно же, он тут во всем виноват: “Нельзя было давать ей либриум!”

Священники только что закончили очередной цикл молитв и теперь отдыхали, рассеянно слушая, как Риган напевает Panis Angelicus. Из комнаты оба они почти не выходили, лишь однажды Каррас забежал к себе, чтобы переодеться и принять душ. Ледяной холод, по крайней мере, хорошо помогал в борьбе со сном. А запах… запах с воскресного утра как-то странно переменился: теперь в спальне стояла густая вонь разлагающейся плоти.

Каррас сидел, неотрывно глядя на девочку. Внезапно послышался слабый хруст; он сморгнул, и снова хрустнула… сухая корочка на воспаленных веках! Мэррин сидел, прикрыв глаза и свесив подбородок на грудь. Все это время экзорсист говорил очень мало: так, вспомнил что-то о детстве, о ручной уточке, которая жила у них в доме, по имени Клэнси. Состояние старика беспокоило Карраса все больше: в таком возрасте, и несколько ночей без сна, под непрерывными атаками нечистой силы… Каррас медленно поднялся, измерил пульс; закрепляя сфигмоманометр, несколько раз напряженно моргнул, пытаясь разогнать мутные круги перед глазами.

— А сегодня День Матери, Димми…

Он не нашел в себе сил шевельнуться; казалось, невидимые когти вцепились в сердце его и стали выдирать из груди. Затем невольно поднял глаза, покорно встретил печальный, обиженный взгляд матери.

— Мальчик мой, ты вспомни, как я тебя жалела! Почему ты оставляешь меня умирать одну, Димми? Почему? Ну почему ты…

— Дэмиен! — Старик крепко сжал ему руку. — Пожалуйста, Дэмиен, пойдите и хоть немного отдохните.

— Димми, прошу тебя, почему ты…

В спальню вошла Шэрон, чтобы сменить постель.

— Ступайте, Дэмиен, отдохните, — повторил Мэррин.

Каррас вышел; в горле у него пересохло. Он постоял немного в холле; затем, собравшись с силами, спустился по ступенькам; внизу снова в нерешительности остановился. Как бы хотелось кофе… Нет — переодеться, побриться, принять душ.

Он сошел с крыльца и пересек улицу, с трудом добрался до резиденции и едва ли не на ощупь отыскал свою дверь. “О ванне — забыть. Поспать… чуть-чуть хотя бы…” В тот самый момент, когда Каррас протянул уже руку, чтобы снять трубку и попросить дежурного разбудить его через полчаса, зазвонил телефон.

— Алло, — хрипло шепнул он в трубку.

— Вас ждут, отец Каррас. Некто мистер Киндерман.

На какой-то миг у него перехватило дух.

— Будьте добры, — наконец вымолвил он едва слышно, — передайте ему, что я выйду через минуту.

Только повесив трубку, Каррас заметил на столе нераскрытую пачку сигарет с торчащей из-под нее запиской Дайера: “В часовне нашли ключ от Плэйбой-клуба. Можешь взять его в приемной”. Он переоделся и вышел из комнаты, так и забыв прихватить с собой сигареты.