Джозеф Ле Фаню - Зеленый чай

— Нет, — ответил Дженнингс. — Его нет уже ровно пятнадцать дней — две недели и один день. Иногда он отсутствует по два месяца, однажды даже три. Отлучка его всегда превышает две недели, хотя бы на один день. В последний раз я видел его пятнадцать дней назад, значит, он может вернуться в любую минуту.

— А его возвращение, — спросил я, — сопровождается какими-либо необычными явлениями?

— Нет, никакими, — был ответ. — Просто он снова оказывается возле меня. Я поднимаю глаза от книги или поворачиваю голову и натыкаюсь, как обычно, на его горящий взгляд. Он остается со мной, пока не пробьет его час. Никогда и никому я еще не рассказывал своего дела в таких подробностях.

Он побледнел, как смерть, и то и дело прикладывал ко лбу носовой платок. Я подумал, что Дженнингс, должно быть, устал, и сказал, что с удовольствием зайду к нему завтра утром, но он возразил:

— Нет, если вы не против, я расскажу все до конца. Раз уж я начал, лучше сделать над собой еще одно усилие и закончить. Когда я разговаривал с доктором Харли, я не мог сообщить ему так много подробностей. Однако вы не просто врач, вы — философ. Вы отводите духам место, какого они заслуживают. Обезьяна существует на самом деле…

Он замолчал и вопросительно посмотрел на меня.

— Мы всесторонне обсудим это. Я сообщу вам все, что думаю, — пообещал я.

— Очень хорошо. Если это чудовище существует на самом деле, то постепенно оно завоевало власть надо мной и ведет меня дальше в преисподнюю. А он говорил о зрительных нервах. Откуда ему знать, что существуют и другие нервы, связывающие нас с потусторонним миром. Да поможет мне Господь всемогущий! Вы услышите все.

По возвращении обезьяна, как я уже говорил, получила куда большую свободу действий. Злоба ее стала агрессивной. Года два назад, уладив некоторые разногласия между мной и епископом, я уехал в свой приход в Уорикшире, горя нетерпением заняться профессиональными обязанностями. Случившееся было для меня полной неожиданностью, хотя позднее я пришел к выводу, что мог бы предвидеть нечто подобное. И вот почему…

Теперь он говорил с явной неохотой, с трудом подбирал слова и часто вздыхал. Казалось, он вот-вот замолчит навсегда. Но первое начальное волнение исчезло. Он стал похож на тяжело больного, давно простившегося с жизнью.

— Сначала я расскажу вам о Кенлисе, моем приходе. Когда я уехал в Долбридж, чудовище отправилось за мной. Оно безмолвно сопровождало меня в пути, вошло следом за мной пасторский дом. Когда я приступил к службе, произошли новые перемены. Зверь задался гнусной целью нарушать все мои планы. Он отправлялся за мной в церковь, сидел на кафедре, на самом пюпитре. В конце концов он дошел до крайности: когда я читал проповедь, он вскочил на книгу и скорчился так, что закрыл собой текст. Такое случалось не раз.

На время я уехал из Долбриджа. Я обратился к доктору Хартли. Выполнял все его рекомендации. Он много размышлял над моим случаем. Похоже, я его заинтересовал. Поначалу мне казалось, его лечение приносит плоды. Зверь не возвращался три месяца. Я начал думать, что исцелился, и в полном блаженстве вернулся в Долбридж.

Путешествовал я в почтовой карете. Настроение у меня было не просто хорошее — я пребывал в полном счастье. Я излечился, полагал, от кошмарных видений и возвращался к занятию, к которому давно стремился. Стоял чудесный солнечный вечер, в воз разливался мир и покой. Помню, как, выглянув из окна, различи среди деревьев шпиль моей церкви в Кенлисе. Ее хорошо видно с того места, где небольшой ручеек, огибающий приход, ныряет в кульверт.[3] Там, где у обочины дороги он вновь показывается на глаза, стоит камень с древней надписью. Миновав этот поворот, я снова откинулся на сиденье. В уголке кареты сидела обезьяна.

В первый миг я чуть не потерял сознания, затем меня охватил ужас. Я окликнул кучера, вышел из кареты и присел на обочине, взывая к Господу о милосердии. Постепенно мною овладела глухая покорность отчаяния. В сопровождении гнусного зверя я вошел в пасторский дом. Чудовище по-прежнему следовало за мной по пятам. После недолгой борьбы мне пришлось сдаться. Вскоре я уехал опять.

— Я уже говорил, — продолжил он, — что животное проявляло некоторую агрессивность. Сейчас поясню. Когда я начинал молиться вслух или даже про себя, зверя, казалось, охватывала все возрастающая ярость. В конце концов он нагло прерывал меня. Вы спросите, как безмолвный нематериальный призрак может помешать человеку молиться? А вот как: едва я начинал молиться, как зверь оказывался передо мной и наступал все ближе и ближе.

Он вскакивал на стол, или на спинку стула, или на каминную доску и принимался медленно раскачиваться из стороны в сторону, беспрерывно глядя на меня. Такое движение имеет над человеком загадочную власть: оно притягивает взгляд своей монотонностью, рассеивает мысли, разум сжимается в точку и готов исчезнуть совсем. Мне начинало казаться, что я теряю рассудок. С большим трудом мне удавалось вырваться из каталепсии и стряхнуть с себя дьявольское наваждение.

— Есть и другие способы, — он тяжело вздохнул. — Например, когда я начал молиться с закрытыми глазами, демон надвигался все ближе и ближе, и я начинал его видеть. Я знал, что не могу его видеть физически, и тем не менее, он стоял у меня перед глазами за закрытыми веками и раскачивался у меня в голове. Мне приходилось вскакивать с колен. Человек, испытавший это, знает, что такое отчаяние.

Глава 9. Этап третий

— Вижу, доктор Гесселиус, вы не упускаете ни слова из моего рассказа, поэтому не стоит и предупреждать вас отнестись к последующим событиям с особым вниманием. Все твердят о зрительных нервах, о галлюцинациях, словно орган зрения единственно подвластен овладевшим мною силам зла. Я-то лучше знаю. Почти два года мои страдания ограничивались пугающими видениями. Но, подобно тому, как пища сначала касается губ, затем попадает на зубы, как мизинец, захваченный мельничным жерновом, тянет за собой сначала руку, а затем и все тело, так и преисподняя сначала ухватывает несчастного смертного за кончик самого чувствительного нерва, а потом втягивает его в чудовищную машину зла. Так случилось и со мной. Да, доктор, зло овладело мною до конца, ибо, взывая к вам о помощи, чувствую, что избавления ждать не приходится.

Возбуждение его заметно усилилось. Я попытался успокоить мистера Дженнингса, сказав ему, что не стоит раньше времени в дать в отчаяние.

Разговор наш затянулся допоздна; за окном опустилась ночь. Полная луна залила окрестности призрачным сиянием. Я сказал: