Джозеф Ле Фаню - Зеленый чай

Искренне Ваш,

Роберт Линдер Дженни.

— Когда оно пришло? — спросил я.

— Вчера вечером, часов в одиннадцать. Слуга заходил сегодня три раза, в последний раз — около часа назад.

Я положил в карман сделанные накануне заметки о случае мистера Дженнингса и через несколько минут уже катил в Ричмонд.

Как видите, случай мистера Дженнингса ни в коей мере не привел меня в замешательство. Он сам вспомнил и применил к себе, хоть и неверным образом, принцип, изложенный мною в «Метафизической медицине». Принцип этот относится ко всем подобным случаям. Я собирался самым серьезным образом взять его на вооружение. Мистер Дженнингс всерьез заинтересовал меня, и мне не терпелось обследовать его в присутствии «врага».

Я подъехал к сумрачному дому, взбежал по лестнице и постучал. Дверь открыла высокая женщина в черном шелковом платье. Выглядела она болезненно, словно только что плакала. Она присела в реверансе, выслушала мой вопрос, но не ответила. Протянув руку к двум мужчинам, спускавшимся по лестнице, она торопливо скользнула в боковую дверь и захлопнула ее, без единого слова передав меня таким образом на попечение слуг.

Я заговорил с незнакомцем, шагавшим впереди, но невольно отшатнулся, увидав, что обе его руки были по локоть в крови.

Я немного отступил. Незнакомец, пройдя мимо меня, коротко бросил:

— Вот слуга, сэр.

Увидев меня, слуга в смущении застыл на лестнице. Он достал носовой платок и вытер руки, запачканные кровью.

— Джонс, что произошло? — спросил я, охваченный жуткими подозрениями.

Слуга пригласил меня подняться в холл. На мгновение я очутился возле него, и тогда, дрожа от ужаса, бедняга сообщил мне роковую весть.

Я и сам начал догадываться. Его хозяин покончил с собой.

Следом за ним я поднялся в комнату. То, что я там увидел, не поддается описанию. Несчастный перерезал себе горло бритвой. Рана зияла от уха до уха. Слуги уложили его на кровать и скрестили руки. Как свидетельствовала огромная лужа крови на полу, трагедия произошла между кроватью и окном. На полу не было ковра, лишь половички возле кровати и у туалетного столика: слуга сказал, что хозяин не любит ковров в спальне. На залитом кровью полу медленно качалась тень длинной ветки одного из громадных вязов, осенявших дом.

Я жестом поманил слугу, и мы вместе спустились по лестнице. Я вышел из вестибюля в комнату, обшитую на старинный манер дубовыми панелями, и там выслушал рассказ слуги. Тот мало что имел сообщить мне.

— Прошлой ночью из ваших слов, сэр, я заключил, что хозяин мой серьезно болен. Мне подумалось, что вы опасаетесь припадка или чего-то в этом роде. Поэтому я в точности следовал вашим указаниям. Он засиделся допоздна, часов до трех. Не читал и не писал, только много разговаривал сам с собой, да это у него не в новинку. Примерно в этот час я помог ему раздеться и ушел. Он остался в халате и тапочках. Через полчаса я тихонько заглянул к нему. Хозяин, раздетый, лежал в постели, а на столе возле кровати горела пара свечей. Он лежал, опираясь на локоть, и глядел дальний конец кровати. Я спросил, не надо ли ему чего-нибудь, он ответил, что нет.

Не знаю, сударь, то ли от ваших слов, то ли и вправду в нем было что-то необычное, только в ту ночь я сильно за него тревожился.

Прошло еще полчаса. Я снова поднялся к хозяину. Разговор его не было слышно. Я приоткрыл дверь. Обе свечи погасли, было необычно. С собой я прихватил свечку. Я зашел в комнату и осмотрелся. Хозяин, одетый, сидел вот в этом кресле у туалетного столика. Он обернулся и посмотрел на меня. Мне подумалось: с чего бы это он встал и снова оделся, да к тому потушил свечи и сидит в темноте. Но я лишь спросил еще раз, не могу ли быть полезен. Он довольно резко ответил: «Нет». Тогда я спросил, не зажечь ли свечи, и он сказал: «Как хочешь, Джонс». Я зажег свечи и прошелся по комнате, а он спрашивает: «Скажите правду, Джонс, почему вы пришли еще раз. Вы слышали, чтобы кто-то ругался?»

«Нет, сэр», — ответил я, ничего не понимая.

«Нет, — произнес он, — конечно же, нет». А я сказал: «Не лучше ли вам, сэр, лечь в постель? Уже пять часов». Он ничего не ответил, лишь произнес: «Может быть, может быть. Спокойной ночи, Джонс».

Я и ушел, сэр, но через час вернулся снова. Дверь была заперта. Он услышал мои шаги и крикнул, как мне показалось, из постели, хотел узнать, что мне нужно. Он, дескать, не желает, чтобы его беспокоили. Я лег и немного вздремнул. Где-то между шестью семью часами я снова поднялся наверх. Дверь по-прежнему была заперта, изнутри не доносилось ни звука. Я решил, что хозяин крепко спит, и не стал будить его часов до девяти. Обычно он вызывал меня колокольчиком, и я не имел привычки заходить к нему в какой-то определенный час. Я осторожно постучал и, не дождавшись ответа, постоял возле дверей еще немного, а потом ушел, решив, что он отдыхает. Часов в одиннадцать я забеспокоился не на шутку — обычно он вставал не позже половины одиннадцатого. Я звонил и стучал, но ответа не было. У меня не хватало сил взломать дверь. Я позвал из конюшни Томаса, вместе мы вышибли дверь и нашли хозяина мертвым.

Больше Джонс ничего не мог сообщить. Бедный мистер Дженнингс был очень добрым хозяином. Слуги были от него без ума. Я видел, что старый дворецкий огорчен до глубины души.

Объятый волнением, я вышел из проклятого дома, укрытого под темным пологом вязов, горячо надеясь более туда не возвращаться. Трудясь над этим письмом, я чувствую себя так, словно не до конца пробудился после нудного, монотонного кошмара. Память моя не желает воспроизводить чудовищные картины. Тем не менее эта история правдива. Основным рычагом действия в ней является яд, который вызывает взаимовозбуждение нервов и духовного начала, парализует ткань, отделяющую эти родственные функции от органов чувств, обращенных как вовне, так и внутрь человеческой души. Там и обнаруживаем мы наших странных спутников, тогда-то и сходятся прежде времени смертные и бессмертные существа.

Заключение. Слово к страждущим

Мой друг Ван Л., вы долго страдали от расстройства, во многом сходного с описанным выше, и дважды жаловались на возобновление симптомов.

Кто исцелил вас? Ваш покорный слуга, Мартин Гесселиус. Разрешите мне переделать на свой лад высказывание одного французского хирурга, жившего триста лет назад: «Я лечу, а исцеляет Господь».

Как следует из моей книги, я сталкивался с пятьюдесятью семью случаями таких видений и излечил их. Я обобщенно называю их «сублимированными», «преждевременными» или «внутренними» галлюцинациями.