Рубин Алекс - Голос крови. Антология

Ольга берет себя в руки и кивает. Она идет за молодым человеком, настраивая себя на то, чтобы тактично отшить бедолагу. Но «бедолаги» на месте не оказывается.

— Ничего не понимаю. Он просил тебя показать. Дал мне денег, — суетится Марк.

— Много дал? — усмехается Ольга.

— Пятьдесят зеленых, — сверкает зубами бармен и лезет в карман за подтверждением. — Куда же я их дел?

— Удачи в поиске, а я домой.

— А как же красавчик?

— В следующий раз…

***

…Ночь. Темно и сыро. Недавно прошел дождь. Последнее такси увели из-под носа. Пришлось идти пешком.

Перекресток, аллея, парк. Темно и пусто. Шум далеких колес, шелест листвы и вновь тишина.

Ольга оглядывается. Свет фонаря подмигивает ей в луже и гаснет, как и его двойник на столбе.

— Чудесно! — оценивает она. — Последний фонарь в парке, и тот погас. Весело…

Тихо, но стук сердца нарастает. Что это? Шаги позади, или показалось? Она опять оглядывается. Снова никого. Впрочем, темно — хоть глаз коли. Все равно ничего не рассмотреть. Приходится всецело полагаться на слух.

Стук, стук, стук…

Это шаги, или сердце стучит в груди? Стук, стук стук…

— Не будешь дурой, ночью через парк больше не пойдешь. А если убьют, и подавно! — насмехается она над собой, с трудом унимая дрожь.

Позади что-то цокает. Звук как от удара монетой об асфальт. Ольга замирает на миг, прислушиваясь к тишине, а затем словно сумасшедшая срывается с места и стремительно мчится вперед.

Аллея, другая. Шума позади не слышно, но она не рискует оглянуться.

Беседка, памятник — и, наконец, нужный поворот и выход на проезжую часть.

«Такси, такси!» — кричит она, но машина проезжает мимо. Ольга нервно оборачивается в сторону парка, но там темно и по-прежнему никого не видно. Она пересекает дорогу и движется вдоль улицы к ближайшему перекрёстку в надежде найти в этот поздний час свободную машину.

Машина, потом другая проносятся мимо, а она все косится на парк, что не торопится остаться позади. Сердце стучит ровнее, руки перестают дрожать, но такси нет, а она все идет одна в этой давящей тишине.

— Что за ночь такая?! Нет никого… — раздраженно шепчет она.

На противоположной стороне появился силуэт, но освещение паршивое, и она не может его толком рассмотреть. Интуиция говорит ей, что это мужчина. Он идет неторопливо, словно прогуливается. Пинает что-то ногой и насвистывает какую-то мелодию. Ольга отчетливо слышит ее в тишине. Что-то знакомое, но она не может уловить, что именно. Свист смолкает, и раздается голос. Мягкий и глубокий, он поет ей. Он поет именно ей…

Голос такой чарующий, что ему просто невозможно сопротивляться… Она цепенеет от этой мысли, вспоминая слова Анны. Ужас ознобом ползет по ее телу, подбираясь к разуму. Ольга закрывает уши руками и пятится, со страхом всматриваясь в плавно движущийся на нее силуэт.

Его руки заложены в карманы, он ступает неспешно. Уверенная походка вразвалочку, высокая стройная фигура, вся укрытая темнотой. И только его голос отчетливо различим в тишине голос, что неторопливо пробирается в ее сознание. Он звучит так, словно мужчина шепчет ей на ухо:

…На перекресткеМы друг друга повстречали…Стояли одинокоМежду двух миров…И звуки ночиНас тихонько повенчали…Жизнь или смерть?Понятно все без слов…Загадочный мой взглядДля смертных — ЯД!Так отчего, скажи,Глаза полны печали?Ты этот сладкий ядГотова пить ночами?Ведь эту песню ночиДва сердца сочиняли…

— Изыди, нечистый!

Смех — тихий, задорный.

— Оля, Олюшка… Наивная девочка. Ты же искала меня, зачем же удивляться, что я пришел на твой зов? — сладко тянет он.

— Кто ты?

Опять смех. Мужчина замирает и даже запрокидывает голову, чтобы насладиться своим весельем.

— А кто я, по-твоему?

— Не знаю! — кричит она.

— У тебя ведь есть догадки?

— Ты проколол восемнадцатилетней девочке горло!

— Проколол? Какие глупости! Зачем мне это, не пойму?! Это занятие для глупых детишек или маньяка, который окончательно съехал с катушек. А я знаю цену женской крови. Я не пролью ее ни капли понапрасну, — то ли поет, то ли говорит он.

— Кто ты?

— Это ты мне скажи, кто я? — Теперь его тон серьезен. Он уже не шутит и не смеется.

— Ты зло. Ты нечисть. Ты нежить!

— Фу, как грубо! — отплёвывается он брезгливо. — Нежить. Зло… Зло — это очень глобальный масштаб. Я — скорее мелкий пакостник в масштабах вселенной.

— Вампир.

— Во-о-от! — протягивает он довольно. — Уже ближе.

Истерически вскрикнув, женщина круто разворачивается и со всех ног бросается наутек. Она несется так, что от собственной скорости у нее начинают слезиться глаза. В груди печет невыносимо. Вскоре ломается один, а затем и другой каблук. Но она мчится, и даже мысль о том, чтобы остановиться, приводит ее в невероятный ужас.

Крыльцо. Подъезд. Дом. Дверь, лестница, площадка, лестница, дверь. Наконец-то дома…

— Ай-яй-яй! Кто же от вампиров пешком бегает?

Вскрик. Вспышка яркого света — и темнота перед глазами…

* * *

Собственная голова стала невыносимой тяжестью. Ольга морщится, силясь подняться на слабых руках. Странный дурман владеет ее телом. Глаза не открываются, а в голове навязчиво звучит невыносимо томительная песня. Она успокаивает настолько, что ей снова хочется спать. — Не пой больше, — сипло просит она.

— Как скажешь, моя сладкая.

Резкий толчок от постели, и глаза женщины распахиваются. Картинка перед ними плывет и, наконец, обретает в темноте четкий мужской контур.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Что… ты тут делаешь? — выдыхает она, ужасаясь.

— Чай пью, — невозмутимо отвечает он. — Разве не видно?

Видно очень плохо. Но он и правда сидит в непринужденной позе на стуле возле ее дивана и что-то пьет. Она молит небо о том, чтобы это действительно был чай.

— Я спросила, что ты делаешь в моем доме? Я тебя сюда не приглашала! — строго цедит она сквозь зубы.

— Это только в кино нас нужно приглашать. В жизни мы и без приглашения прекрасно справляемся.

— Включи свет! — хватаясь за горло, требует она.

— Я не пробовал. Про «сладкую», это я так, чисто гипотетически…

Он спокоен, даже слишком расслаблен, весело настроен и расположен к общению.