Между двух огней - Кристофер Бьюлман
Кометы были всего лишь еще одним свидетельством того, что в небесном механизме что-то испортилось. Несколько других разбойников под командованием Годфруа испарились прежде, чем болезнь сократила их численность с двадцати до четырех человек — столько их было, когда они нашли ослицу девочки. Те, кто ушел, думали спасти свои души, покинув шайку воров, но, вероятно, спасли свои жизни. Банда подхватила болезнь после того, как ограбила торговцев с повозкой мехов; не успевали они бросить одного больного умирать, как другой начинал хныкать во сне от опухоли в подмышке или в паху.
Двенадцать человек умерли за две недели.
Он мысленно вернулся в те дни, когда его ранили и предали, когда он впервые приехал в Нормандию, намереваясь погубить свою душу и разбогатеть. В ту весеннюю ночь одна шлюха предупредила его, чтобы он не ехал по дороге из Норманвиля в Эвре, потому что она знала людей, которые сидели там в засаде. Томас заплатил ей за то, чтобы она провела его по этой дороге, где пахло всеми весенними ароматами — больше всего жимолостью, — и познакомила с этими людьми.
С Годфруа.
Год или два он был самым страшным разбойником в Нормандии.
Человек, которого он только что убил.
Когда он вернулся в церковь, девочка уже сидела.
— Мы идем в Париж. А потом в Авиньон, — сказала она.
— Черт меня побери, если мы туда пойдем.
— Я должна добраться до Авиньона. Я не уверена, зачем. Мне нужно кое-что сделать. И ты должен убедиться, что я доберусь туда в целости и сохранности.
— Мне не нравятся твои сны. Кто-нибудь назовет тебя ведьмой и передаст церкви.
— Ты думаешь, я ведьма?
— Они приставят к тебе щипцы. Тебе это понравится?
— Ты не ответил на мой вопрос.
— Я не знаю, ведьма ли ты.
— Что подсказывает тебе сердце?
Томас подбоченился и медленно прошелся по кругу, опустив голову.
— Мое сердце лжет, — сказал он.
— Тебе кто-то лжет, но не твое сердце.
— Прекрати нести эту странную чушь. Я не хочу этого слышать.
— Мы должны идти в Авиньон. Но сначала мы пойдем в Париж. В Париже есть кое-что, что нам нужно.
— Что нам нужно, так это остаться в деревне. Эти большие города — могилы, и они голодны. Глупо идти в них.
— И все же мы должны.
— Кто это сказал?
— Отец Рауль.
Он развел руками:
— Что, покойник?
— Да, он мертв. Он умер в своем маленьком домике, укрывшись с головой одеялом. Он пришел мне сказать.
— Чушь собачья.
Она снова нахмурила брови.
— Я собираюсь поспать еще немного, — сказала она.
Она снова легла на утоптанную землю, как будто все было решено.
— Если ты снова увидишь своего мертвого священника, скажи ему, что он может отправляться в Париж и Авиньон один. После того, как он сам себя трахнет.
— Он не вернется.
— Хорошо.
Она по-кошачьи поджала колени и почти сразу же заснула.
Томас подождал, пока не услышал ее тихое похрапывание, и затем тихо собрал свои вещи. Девочка была помехой; у него было бы больше шансов в одиночку. Он мог передвигаться быстрее, прятаться легче; если бы ему понадобилось совершить что-то жестокое, на него не смотрели бы ее проницательные глаза цвета кремня, которые заставили бы его колебаться и, возможно, из-за этого умереть. Этот мир создан не для детей, особенно не для девочек, и особенно не для тех, у которых нет отцов. Это была не его вина. Если бы Бог хотел, чтобы она была защищена, Он мог бы сделать это Сам. Он уже собирался оставить ее в церкви, когда заметил что-то красное у своей ноги. Раньше этого там не было. Когда он увидел, что это, он перекрестился впервые за несколько месяцев и выбросил это на улицу. Затем он положил свои вещи на землю. Стук сердца отдавался у него в ушах.
Предметом, который так обеспокоил его, была грубо раскрашенная маска с рогами. Такую маску обычно надевал местный священник, играя дьявола в мистерии.
ЧЕТЫРЕ
О Монастыре и о Лучшем Вине, Выпитом за Последние Семь Лет
Они шли вместе два дня, и в первый день не встретили ни одного человека и ели только зеленые стебли, пастернак, который она вытащила из земли (обмотав руку краем платья), кузнечика, которого ей удалось поймать, и совсем немного меда. Они направлялись в Париж, хотя девочка не могла сказать, зачем. Несмотря на рога дьявола, которые он видел прошлой ночью, Томас не менее дюжины раз подумывал о том, чтобы ее бросить, и поэтому почти не реагировал на ее попытки заговорить с ним. У нее был приятный голос и приличные манеры, и он легко мог бы привязаться к ней, если бы позволил себе, но он решил этого не делать.
С ограниченным успехом.
— Где ты родился? — спросила она, когда они поднимались на холм под приятно теплым голубым небом.
— Пикардия.
— Какой город?
— Город.
— Большой город?
— Просто город.
— Как называется?
— Город.
— Этот город. Он находится рядом с горой?
— Нет.
— Тогда рядом с холмом?
— Нет.
— Озером?
— Нет.
— Фермами?
— Нет.
— Все города расположены рядом с фермами.
Он бросил на нее сердитый взгляд, но она ответила невозмутимым взглядом не по годам развитой женщины. Разум в ее глазах подстегнул его, напомнив о ком-то другом.
О ком-то, кто причинил ему боль.
— Тогда да, — сказал он.
— Рядом с фермами?
— Да.
— Хорошо. Теперь мы кое-чего достигли. Деревья? В городе были деревья?
— Наверное.
— Я хочу вернуться к вопросу о холме. Потому что ты не казался уверен.
— Да, недалеко был холм.
— Но ты, кажется, был уверен насчет горы. Значит, никакой горы нет.
— Да.
— А название?
— Город, я же сказал.
— Ни один город не называется Город.
— Мой так называется. Таунвилль-сюр-Сучий-Таун9. Чем, напомни, занимался твой папа?
— Он был юристом.
— Это заметно. А теперь заткнись.
— У тебя никогда не будет злой жены.
— У меня уже была одна.
— Что с ней случилось?
— Я убил ее за то, что она много болтала.
Девочка хихикнула.
— И она похоронена в Таунвилль-сюр-Таун?
— Заткнись.
— Я полагаю, ты убил и своих детей.
— Всех.
— Как их звали?
— Мальчик, мальчик, девочка и заткнись.
Они увидели монастырь на второй день, и то только потому, что отправились в лес за едой. На двоих они
