Елена Блонди - Татуиро (Daemones)

Хозяин помолчал. Глянул остро. Сказал, видимо, передумав отказывать:

— Двести.

Витька мысленно пересчитал шуршащие в кармане бумажки, добавив полтинник, что отдал Васятке. Тот подергал его руку, сказал шепотом:

— У меня еще сорок есть. И твои.

Даже если бы кофе не пили, двадцатки не хватило бы. А еще обратно ехать, билеты в автобусе.

— За сто отдадите?

— Да вы что, ребятки! Античная вещь! Итак даром отдаю.

Но прищуренные глаза блеснули, встал за прилавком крепко, выжидательно положив бледные руки по сторонам фигурки.

Витька покачал пакетом, задевая ногу, чтоб чувствовать твердое книжное ребро. Раздумывая, рассмотрел над ухом торговца неровные сосульки седых волос, видно стрижется сам. И потертый кожаный ремешок вылез из рукава пиджака, поблескивая старыми часами. Скупой. Скряга…

«Трава-рыбак. Зовется так потому, что под белым цветком прячет изогнутый шип, острый, как коготь морского дракона, бьющего рыбу. Рождают траву перья убитых ястребом птиц, если до смерти они успевают запеть. Рви голой рукой, чтоб шип наколол тебе палец, высуши цвет и пей сам-один, три дня после красного заката. После того выудить сможешь потаенное в каждом»

Витька как бы нехотя протянул руку и снова взял фигурку. Сказал, поворачивая ее к свету:

— Сто, хозяин. Прямо сейчас — сто. Завтра праздник, все загуляют, кто у тебя вообще что купит, а? И еще, посмотри, — повернул девочку спиной и провел пальцами по грубым насечкам на бронзе:

— Видишь, царапины какие? Лопатой, наверное? Когда на раскопе хозяйничали. А ты — музейная редкость. За реставрацию больше отдашь.

Мужчина занервничал, наклонился, присматриваясь. Коснулся пальцем насечек.

— Откуда? Я и…

Витька достал из кармана ворошок купюр, стал ронять на толстое стекло дестяки, одну за другой.

— Ну, ладно. Берите уж.

Продавец подгреб к себе деньги и оттолкнул Витькину руку с девочкой. Злясь, пересчитал смятые бумажки. Витька положил фигурку в раскрытую ладонь мальчика. Улыбнулся продавцу:

— С новым годом, хозяин!

Тот глянул зло и отвернулся.

Звякнули колокольчики, выпуская на улицу.

Вася шел медленно, спотыкался. Держал в руке фигурку и то раскрывал, разглядывая, то сжимал пальцы.

— А я тоже не видел, что у нее на спине-то. Вить, они ведь старые.

— Кто старые?

— Ну, царапки. Посмотри, вона, темные аж внутри, как вся.

— Да не суй в лицо, уронишь, или под машину попадешь!

Вася сжал кулак.

— Она пусть у тебя побудет, хорошо? А то…

— Что?

— Когда я ее увижу. Наташку. А ты туда пойдешь. Ну и отдашь.

Прыгая через скомканный лед со снежными буграми, Витька подумал, пойдет, да. Небось Яша уже навестил Ларису с приглашением, а там, что? Может, просто — пьянка с девочками. Тогда поснимать немного и тихо уйти, когда напьются.

Не так должен бы начаться для него следующий год. Надо бы — на темном песке, окаймленном подтаявшим рыхлым снежком, чьи края слизаны морем. Одеться тепло, чтоб ветер не лез в уши, пойти далеко, по кромке прибоя. Одному. Сам-один. И без часов. Просто идти, пока не засветлеет небо, а значит, без всякого боя часов год уже наступил. И тогда повернуть обратно, улечься на смятые простыни, под душное одеяло и заснуть. И дальше идти уже в сны.

А еще, подумал, прижимая на ходу пакет к боку, перед снами попросить у Ларисы подаренную ей книгу, полистать. Какова она будет, под невидимым куполом дома Лисы? Но сегодня и просить не надо, сегодня книга — его. Можно и не спать совсем.

И он пошел быстрее, желая оказаться уже в доме, закрыть белую дверь и сидеть тихо, ни с кем не говоря. Только с книгой.

В автобусе Вася забился в самый угол заднего сиденья, расстегнул куртку, — жарко тут, дышит неостывший мотор. И раскрыл руки, покачивая на ладонях спящую девочку.

— Ну, давай, посмотрим твою красавицу.

В сером свете из мутного окошка девочка спала. Было ей лет пятнадцать, наверное. Рука лежала на круглом бедре, а на ладошку второй положила голову. Бронзовые волосы еле намеченными завитками прикрывали лопатки. И эти грубые линии.

— Как будто… — Витька замялся. Хотел сказать, будто секли ее. Кнутом или розгами. И от того — шрамы.

— Да? Видишь? Ты тоже видишь?

Круглое Васино лицо светилось и на губах начиналась улыбка.

— Что?

— Смотри, крылья!

Он развернул фигурку к свету. Витька увидел. И подумал со стыдом «а я-то…»

Желтеющий к зимнему вечеру свет очертил линии, и правда, похожие на сложенные крылья. Но и на рубцы от кнута.

— Здорово! — сказал Витька, — молодец ты! А я сразу и не увидел.

— Да.

Вася достал из кармана носовой платок, свежий, видно взят был специально, в надежде. Завернул девочку и подал Витьке.

— Только ты, не потеряй, ладно?

— Ну, что ты, — Витька положил сверточек в нагрудный карман. Нащупав, вытащил часы.

— А это — тебе. Вдруг завтра не увидимся.

— Ух. С пиратом! У меня были, да я утопил, достал потом, сушил, а они не ходят все равно. И без пирата были. Спасибо.

Автобус ревел, на поворотах толкал Васю к плечу, потом откидывал обратно.

— А я тебе завтра, можно? Или когда следующий раз.

— Можно.

Снег стал желтым, так, совсем немного, солнце задремывало и тени от косточек полынных рук тянулись по равнине, цеплялись за краешки лощин, подпирали горушки. Мальчик молчал. Витька тоже, укачивался и падал в дремоту, в которой мир то сжимался, то распухал широко и приходила от тесной связи с ним, с этим миром, тоска, плоская, лилась вместе с солнечным светом, в ней было уютно и жалко всех-всех, и себя, уходящего в темноте по прибою от людей, в одиночество. А еще видел он: пока что одиночество бежит параллельно земле, но потом встанет, выпрямляясь, пойдет вверх, столбом невидимого дыма. И сам он пойдет туда же. И тоже — один.

Прямо со станции Вася ушел в другую сторону. Он будто скомкался, оделся скорлупой и Витька понял — переживает заранее и ничего хорошего от праздника не ждет.

А спрятаться в спальню не удалось. Хмурая от забот Лариса усадила его в кухне — чистить орехи и давить их в деревянной промасленной ступке таким же, блестящим от орехового жира, пестиком. Раскатывала тесто, налегая плавно на длинную скалку:

— Был барин твой, был. Сказал, завтра банкет, сюрприз и чтоб камеру обязательно. Там тебя, конечно, деликатесами накормят. Но ужин для нас праздничный — сделаем. Кто знает, как день-то сложится.

— Кто знает, — Витька отвечал рассеянно. Думал о книге. О шоколадках припомнил, ухмыльнулся. Зачем, кому купил, непонятно.

— Яйца почистишь, картошка в мундирах остывает. Банку мне откроешь с огурцами.