Елена Арсеньева - Большая книга ужасов. Самые страшные каникулы (сборник)

Он уже порядком устал бояться и устал от этой странной старухи. Ее речь была понятна ему — и в то же время перемежалась словами, о смысле которых он догадывался с трудом, как будто знал их когда-то, очень давно, а теперь забыл и смутно припоминал забытое. Кажется, она говорит на языке нивхов! Отец Володи был нивх, и дедушка с бабушкой — отцовы отец и мать, которые умерли очень давно, когда Володя только родился, — они тоже были нивхи. А мама Володи русская, и родители ее русские. Глаза у него зеленые, волосы каштановые, как у мамы, но черты лица — высокие скулы, узкие глаза, смуглая кожа — точь-в-точь как у отца. Однако языка нивхов Володя не знал, а тут слушал старуху, говорящую по-нивхски, и все понимал. Мало того — сам отвечал ей. Чудеса…

Вообще сплошные чудеса! Сама бабуля явно со странностями. То мертвецом его обозвала, то к звездным людям причислила. Инопланетянин теперь Володька Зиновьев! Нет уж, хочется ему подальше от этой старушки и всех здешних непоняток и страхов оказаться, хоть дома он только и делал, что мечтал обо всяких необыкновенных приключениях.

И он вежливо попросил:

— Бабушка, пожалуйста, покажите мне дорогу на восточный склон, про который вы говорили! Я хочу найти наш вертолет. Может быть, там все в порядке, дед меня ищет…

— Ну что же, я провожу тебя туда, — помолчав, ответила старуха. — Но в Млыво — селение мертвых — возвращаясь, позволь и мне взобраться на небо по веревке, на которой ты спустился сюда. Днем и ночью жду я, когда настанет мне пора уйти в Млыво, но все живу… Не хочу сама на съедение чогграмам броситься, потому что это грех. Не соберут мне соплеменники дрова для погребального костра — одна я на свете, нет никого из племени моего!

Володя смотрел на старуху, медленно моргая. За ее спиной копились тени, еще более темные, чем даже та темнота, которая сгустилась в углах шалаша, куда не достигал свет костерка.

Однако чем дольше смотрел на них Володя, тем лучше различал в темноте промельки бледных печальных лиц, иссохшие руки, которые то и дело вздымались к этим лицам, чтобы утереть невидимые ему слезы…

Что это? Какие-то печальные воспоминания старухи, которые живут рядом с ней? И кого они оплакивают? А может быть, это те самые жители Млыво, селения мертвых, оплакивают свою смерть?

Володя тряхнул головой, отгоняя ерунду, которая так и лезла, ну так и лезла в голову. Насупился, покосился на старуху.

Ее слова обладали каким-то странным свойством. Они как бы материализовались, они создавали видения…

Хорошо бы сейчас оказаться подальше от нее! Хотя, если честно, Володе было жаль эту несчастную женщину, скорчившуюся у тусклого костерка. Наверное, дети ее уехали в город, выучились там, работают, а она свои дни доживает в этом первобытном шалаше…

Понятно, что на восточный склон придется топать по тайге на своих двоих. Надеяться на то, что у старухи рядом с шалашом окажется вездеход или хотя бы самая завалященькая «газель», — самое глупое, что можно сейчас сделать…

История старой Унгхыр

Сильный шум послышался вдруг снаружи. Будто сюда, в сердце тайги, залетел прибрежный тайфун и закипел в кронах вековых деревьев. Стены шалаша ходуном ходили! А старуха легко поднялась, подскочила к входу и сдвинула не то тряпку, не то шкуру, которая его заслоняла.

Странные, тонкие клики неслись с вышины: не ветер это шумел, а хлопали крылья многих птиц. Вот стая на миг закрыла луну, звезды над шалашом.

— Хонглик! Вакук! — закричала старуха. У нее был такой голос, словно она звала добрых старых друзей. — Саньпак! Нымгук!

Саньпак… Это слово Володя тоже знал. Ведь это нивхское имя. Так звали его бабушку, мать отца. Гораздо чаще, правда, ее называли Александрой Ивановной или, как Володя, бабой Сашей. Но в паспорте у нее стояло имя Саньпак. Почему эта старуха зовет птиц человечьими именами?

Несколько птиц меж тем отделились от стаи и влетели в шалаш. Черные, величиной с ворона, с красными глазами. Они пронзительно кричали, и так же пронзительно и неразборчиво вторила им старуха. Казалось, они обсуждали какие-то важные дела…

— Перахра, нхак, олухна… — услышал Володя слова, похожие на заклинания, и тут все кругом словно бы заволокло дымом.

Володя долго тер кулаком слезящиеся глаза, а когда открыл их, увидел, что вокруг костра сидят несколько молодых женщин. Все они были в черных халатах с желтыми узорами на рукавах и подолах, а одна, наоборот, в желтом халате с черными узорами, знакомом уже Володе. Так была одета старуха, хозяйка. Но теперь у нее были длинные черные глаза — будто звезды блестели они. И она была красавица, совсем молодая красавица. «Это старуха в красавицу превратилась!» — понял Володя. Еще бы понять, как это произошло!

Он снова потряс головой — вдруг хоть это наваждение исчезнет? Однако все осталось по-прежнему, и Володя подумал, что голову, наверное, нужно поберечь. Тут на каждом шагу какие-то чудеса, и если беспрестанно трясти ею, отвалится небось!

Но что же делать, если все так непонятно и, прямо скажем, страшно?! Хоть бы объяснил кто-нибудь, что же вообще происходит?!

— Не бойся тахть — ночных птиц, — проговорила в это мгновение красавица. — Это подруги мои. Раньше девушками были. Вот это Хонглик, это Саньпак… А меня зовут Унгхыр — Звезда.

— Звезда… — повторил Володя. Она и правда теперь похожа на сияющую звезду. Только очень грустная. И подруги ее тоже грустные. Все красавицы — и ни одна не улыбнется!

— А почему они такие печальные? — шепотом спросил Володя. — Ну, подруги ваши — в гости к вам собрались, но молчат. Как будто на похороны! На поминки!

Он тут же испугался своих слов, но Унгхыр только кивнула:

— Это правда. Они собрались на поминки по своей молодой и счастливой жизни. На поминки по самим себе.

Еще того не легче! На поминки по самим себе!

— Но как это? — проговорил Володя дрожащим голосом. — Они что, умерли? Или они птицы? Я ничего не понимаю!

— Они умерли, — кивнула Унгхыр. — Их погубила я. Я — и чогграмы. Слушай, я тебе расскажу эту историю из старых дней… таких же старых, как я сама.

Мы работящими девушками были. День и ночь шили, все что-нибудь шили. Из бересты посуду делали. Работая, пели… — Она высоким голосом затянула: — Анн-нга… ыннн-нга! — Взглянула на подруг, словно ожидая, что они подхватят, но те молчали.

Унгхыр тоже помолчала, понурясь, потом опять заговорила:

— Голубую лилию найти мечтали. Голубая лилия насыщает голодных, исцеляет больных, исполняет заветные желания. Целебны и сладки луковицы ее. Отведав, пожелаешь отведать снова. А как прекрасен цветок ее! Увидев, пожелаешь увидеть снова. Но голубую лилию стерегут чогграмы…