Дейкр Стокер - Дракула бессмертен

Вскоре юноша сообразил, что Холмвуд направляется к вокзалу Сент-Панкрас, и решился прервать молчание:

— Вы сказали, ван Хелсинг до сих пор в городе…

— В телеграмме говорится: «грандиозный храм небесного покровителя детей». Профессор перебрался в отель «Мидленд-Гранд». Он расположен рядом с вокзалом Сент-Панкрас, название которого указывает на святого Панкратия, покровителя детей. Неподалеку расположен другой вокзал — Кинге-кросс. Отсюда и королевский крест.

Квинси не разделял страстного желания спутника разгадать загадку ван Хелсинга. На пути в отель им надо будет пройти мимо обоих вокзалов — а там, само собой, полным-полно констеблей…

Однако им повезло.

Отель поверг Квинси в трепет своими размерами и пышной итальянской готикой. «Грандиозный» было явным преуменьшением. «Мидленд-Гранд» высился на фоне ночного неба зловещей громадой.

Вдруг Холмвуд затолкал Квинси в одну из арок: к отелю подъехал полицейский автомобиль. Из него выбрался высокий офицер в форме и стал демонстрировать констеблям какой-то рисунок.

— Ли, — пробормотал Холмвуд.

На листке были изображены портреты обоих беглецов. Квинси мог бы поклясться — это работа одного из мазил, что околачиваются на Стрэнде и за шиллинг предлагают свои услуги прохожим.

Холмвуд вытащил сигару и кинул юноше коробок спичек, потом сам нырнул под арку, прячась от ветра. Сообразив, в чем суть хитрости, Квинси чиркнул спичкой и прикрыл огонек ладонями, словно защищая его от сквозняка. Мимо прошла пара констеблей; черты беглецов еще живо стояли у них перед глазами. Они внимательно всматривались в лица прохожих, однако на Холмвуда и Квинси не обратили внимания. Обычное дело — двое джентльменов встали к ветру спиной, чтобы без помех выкурить по сигаре. Лорд сделал затяжку и похлопал Квинси по руке, успокаивая его. Они выждали еще немного. Наконец Ли сел в автомобиль и уехал.

— Пока каждый ход Дракулы оборачивался для нас новой угрозой, — шепнул Квинси Холмвуду, когда они подошли к главному входу «Мидленд-Гранда». — Вы действительно думаете, что старый фанатик располагает какими-то сведениями, которые помогут нам выжить?

— Выжить? — Холмвуд остановился и странно посмотрел на юношу. — Если мы покончим с Дракулой, то какая нам разница?

И ничем не пояснив своих слов, он зашел в вестибюль.

Глава XLII

Здесь покоится прах Брэма Стокера, импресарио величайшего актера всех времен и народов — сэра Генри Ирвинга.

Сколько Стокер ни боролся с наваждением, каждый раз, стоило закрыть глаза, ему представлялась эта эпитафия. Занавес его существования вот-вот опустится, и вызовов на бис не предвиделось. От него не ускользнула горькая ирония ситуации: начав жизнь прикованным к кровати ребенком, заканчивает он ее прикованным к кровати стариком. Брэм стал узником собственного тела: всю левую сторону сковал паралич, без посторонней помощи он не мог даже есть. Ему приходилось выносить унизительные процедуры купания и замены испачканных простыней, как неразумному младенцу. Стокер всегда гордился своей честностью и трудолюбием и теперь никак не мог понять, чем прогневал Господа. Наверное, он свершил ужасный грех, ибо вся его жизнь состояла из череды неудач. Особенно старика печалило, что без его умелого руководства спектакль ждало фиаско, а «Дракуле» предстояло затеряться на пыльных полках букинистических магазинов. Зато «Портрет Дориана Грея», вне всякого сомнения, будут помнить как величайший готический роман эпохи.

Наверное, Генри Ирвинг сейчас от души хохотал над ним где-то на небесах. Оставив своему администратору «Лицей», актер вместо шанса начать новую жизнь дал ему звонкую пощечину. Когда Брэм придет к райским вратам, его будет поджидать хмельной Ирвинг — с бутылкой скотча и в окружении красивых женщин. Злорадствуя, актер скажет: «Я же тебе говорил, бездарь ты этакий. Рожденный ползать летать не может».

Где-то недалеко зазвонили колокола Биг-Бена. И каждый удар возвещал Стокеру скорый конец. Девять часов… Жена ушла в свою комнату, удалилась и сиделка. Самое тяжелое время суток: обездвиженный, в одиночестве, он всякий раз оказывался в западне собственных мыслей.

Внезапно ему стало холодно, будто температура в спальне резко упала. Неужели камин потух? Брэм хотел позвать сиделку, однако онемевший язык почти не слушался.

Чуть повернув голову, он увидел, что по комнате мечутся в лунном свете тени. Вместо крика из его рта опять вырвалось неразборчивое мычание.

Глаза Стокера шарили по комнате. Никого. И вдруг послышался странный звук. Поначалу ему подумалось, что это мышь скребется в подвале, но звук стал громче — словно кто-то вел резцом по дереву.

От стены отделилась тень, медленно принимая очертания человеческой фигуры. Стокер сжал руку в кулак и ударил по спинке кровати, мучительно силясь закричать. Он отчаянно дернулся, пытаясь перекатиться на бок и здоровой правой рукой дотянуться до кресла-каталки, стоявшего рядом с кроватью. Может, ему еще удастся спастись…

Когда пальцы почти уже коснулись подлокотника, что-то со свистом рассекло воздух и ударило его в грудь, заставив откинуться на подушки. Стало нечем дышать. В уши ударило злобное рычание; оно доносилось отовсюду и ниоткуда, словно кровать окружила стая волков. Черное облако окутало Стокера со всех сторон. Он стал из последних сил отбиваться.

В шею что-то вонзилось. Брэм закричал. Хотя боли не чувствовалось, он знал: сейчас из его тела высасывают кровь. Через считанные мгновения наступит смерть.

Безумец в пабе не просто рассказал ему занятную историю. Этот человек хотел донести до Стокера простую истину: вампиры действительно существуют.

Тень сдвинулась, и в лунном свете стало, наконец, видно, что же угодило ему в грудь — его личный экземпляр «Дракулы». На обложке острые когти выцарапали единственное слово: «ЛОЖЬ!»

Глава XLIII

Квинси в жизни не видел ничего более впечатляющего, чем собор Парижской Богоматери — и думал, что уже не увидит, но ослепительное, навязчивое великолепие отеля «Мидленд-Гранд» повергло его в трепет. Измятая, перепачканная сажей и пропахшая копотью одежда здесь была совсем не к месту. Юноша прижался к зеленой мраморной колонне, стараясь не попадаться на глаза постояльцам.

Холмвуд, напротив, был так в себе уверен, что без всяких колебаний пересек вестибюль и встал у регистрационной стойки из красного дерева. Его совершенно не заботило, как он выглядит, как от него пахнет и сколько пятен оставили на цветном мраморе его мокрые ботинки. Он — Артур Холмвуд и потому достоин уважения.