Юрий Петухов - Сатанинское зелье (сборник)

— Ты бредишь, что ль, паря? — поинтересовался дед Кулеха.

— Брежу, — покорно ответил Сергей.

Избиваемый Григорио-Григорий превратился в мешок с перемолотыми костями. Но все молчал, кусал губы и молчал. Блатари не останавливались. Они неузнаваемо изменились… Нет! Почему неузнаваемо?! Сергей вгляделся — точно, один стал совсем маленьким, чуть не карликом! Второй вытянулся под потолок, несмотря на то, что колени его были согнуты, да и спина больше походила на дугу.

— Остановитесь же! — закричал Сергей, превозмогая боль.

Низенький хмырь-блатарь сверкнул неожиданно золотой фиксой из гнилозубого рта, ухмыльнулся.

— Щя, падла, остановимся! — прохрипел он. — Вот добъем паскудину, остановимся, передохнем малость, и за тебя, сучару, примемся!

— А что делать прикажете, почтенный? — протянул уныло длинный хмырь. — Надо. Понимаете, надо!

Его выпученные глазища вдруг выпучились еще больше, вытянулись из глазниц на длинных морщинистых зеленых стеблях, стали совсем мутными, бессмысленными. С носа упала на пол зеленая капля… но не скатилась в пыльный шарик, а сама подползла к ноге длинного и влилась в нее.

— Зеленый?! — удивился Сергей. — Инопланетянин?!

— Вечно вы все путаете, — обреченно выдохнул длинный. И его унылый нос-сосиска совсем обвис. Губа отвисла, потекли желтые слюни. — Ваш куратор уже давным-давно сдал ваше дело в архив. Да вы не беспокойтесь, там все в порядке — дело закончено. А последнюю точку исполнители поставят, не переживайте.

— Ага, тока я ему, падле, допрежь рыло-то еще начищу! — пригрозил хмырь-карлик. — Он у меня всю нервную систему, сука, на… себе намотал, всей жилы повытягивал!

Длинный хмырь долго глядел на карлика. Даже остановился, перестал мутузить псевдонищего Григория-Григорио. А потом плаксиво изрек:

— А чего с ним связываться, чего труп-то пинать?! Ну его к лешему. Это ж отражение!

— Чаво?!

— Да ничаво! Отражение это! Не человек, не гуманоид и вообще ничто, пузырь мыльный, паучок в паутинке!

— Эй, кончай бредить! — заорал дед Кулеха прямо на ухо Сергею. — Ты чего, паря?! Кончай!!!

Сергей отшатнулся.

— Сами вы отражения! — закричал он. — Это вас нет! А я есть! И мир мой есть! И Вселенная моя есть!

Он вскочил на ноги, прыгнул на длинного, ухватил его за нос-сосиску, ухватил цепко, всей рукой, и так долбанул головой о каменную стену, что хмырь охнул и прикрыл свои мутные красные глазки.

— Убивають!!! Убивають!!! — Хмырь-карлик орал так, будто был исполином.

Сергей повернулся к нему. Перед глазами сверкнуло длинное хищно изогнутое лезвие финкаря. Еле увернулся. Карлик взмах— нул второй раз, ощерился. Но теперь он имел дело уже не с прежним Сергеем, а с совсем другим, с новым. И этот новый Сергей, не отпрыгнул, не дернулся, не упал… Он перехватил хищное лезвие голой рукой, сжал пальцы, рванул на себя — и нож вылетел из лапы хмыря.

— Не-е-ет!!! — завизжал хмырь.

— Да! — твердо произнес Сергей.

Первым ударом он перебил напрочь торчащую из-под майки хмыря ключицу, вторым — сломал хребет. Ногой отшвырнул к стене' трепещущее тело. Для пущей надежности с маху раздробил каблуком переносицу длинному хмырю. И только тогда вернулся к стене, тяжело привалился к ней, затрясся в нервной трясучке.

— Нехорошо, — мрачно пробурчал дед Кулеха, — так христиане разве ж поступают? Нехорошо! Душегуб ты!

Сергей никак не мог отдышаться. И все же он обнял деда, прижал к себе.

— Не душегуб я, дедушка, не душегуб, — прошептал на ухо, тяжело сопя, — нету в этих тварях души! И не было никогда! Это не люди! И даже не глина, в которую еще хоть что-то можно вдохнуть. Это гинги! Бездушные твари! Отражения! Призраки! Они вообще не из нашего мира! Они из чужой… нет, они из Чуждой Вселенной, они из Преисподней, дед ты мой Кулеха! Не жалей их!

Останки длинного и карлика шипели, скручивались, свертывались, пузырились и исчезали. Инквизитор, он же «дохтур», лежал мешком и не шевелился.

— Бредишь ты, паря! — тяжело вздохнул старик. — Все времечко бредишь! Нельзя ведь так-то!

Сергей подтянул колени к животу. Прикрыл глаза. Стекло, отделявшее его от мира, пропало. Его уже давно не было. Но мир от этого не менялся.

— Ну, — проговорил он медленно, — кто там у нас на очереди? Или со всеми разобрались?!

— Примолкни ты, не накликай нечистую! — испугался дед.

Но два других нищих, до того лежавшие молчком, притворявшиеся спящими, встали. И одним движением, будто братья-близнецы, откинули грубые черные накидки.

— Ах, вот как?! — изумился Сергей.

Перед ним стояли дикарь и клювастый. Каким образом они могли оказаться вместе, в этой смрадной камере, было уму не— постижимо. Видать, и впрямь не врал зеленый — все миры в Пространстве перекрестные, с любым из обитателей миров этих можно встретиться в любом месте, там, где перекресточек вдруг образуется.

— Чего надо? — грубо спросил Сергей.

Клювастый ощерился и вытянул вперед когтистые страшные лапы. Дикарь вытащил из-за спины дубину. И слаженно, будто та самая четверка интернационалистов, они бросились на жертву. Но они не знали одного — никакой жертвы не было!

Два тонких пальца погрузились глубоко в глаза, в череп дикаря. Хрустнул и разлетелся на две половины жуткий клюв.

— Матерь Божья! — изумленно выдохнул дед Кулеха. И перекрестил нечистую силу.

Шаман с палачом, не дождавшись следующих ударов от своей несостоявшейся жертвы, начали растворяться в воздухе. Да, эта нечистая сила боялась Креста.

— Куда?!

Сергей вытянул руку, ухватил дикаря за ожерелье, за связку бус-амулетов. Рванул. Дикарь с клювастым исчезли. Сергей стоял посреди камеры и сжимал в руке красный дорогой галстук с красивой заколкой. Из заколки торчал зуб.

— Что это? — Сергей выронил галстук, заколка треснула, зуб выкатился, застыл в грязи.

Сергей подобрал его — да, это был именно тот зуб, его! Он хотел было поднести зуб ко рту, приладить к десне, хотя бы попробовать… но дед Кулеха махнул рукой, остановил.

— Брось, паря, — проговорил он с нажимом, — прошлое разви ж возвернешь? Нет, не воротишь!

Сергей кинул зуб в пыль. Отвернулся.

— И все-таки ты бредишь, милай! — заверил дед Кулеха. И приложил руку ко лбу Сергея.

Именно в этот момент тот вдруг почувствовал, что и еще одно какое-то странное и толстенное стекло, стоящее перед его глазами, рассыпалось, разлетелось на мельчайшие кусочки. Будто лопнула какая-то преграда!

И все разом изменилось.

Сергей даже ударился затылком о стену. Камера, прежде почти пустынная, тихая, была забита до отказу всевозможным людом. Везде сидели, лежали, стояли мужчины, женщины, дети, старики — один на одном, одна на другой, тесно, вплотную, будто сельди в бочке. Камера была наполнена стонами, сипом, хрипом, гулом, ужасающими запахами. Это было воистину страшно! Десятки избитых, измученных, голодных, обескровленных людей не могли ни присесть толком, ни прилечь. Они задыхались, теряли сознание, тянулись куда-то вверх, но падали… и не могли упасть. Казалось, это одно, тысячерукое, тысяченогое, тысячеголовое изможденное, покрытое синяками, ранами кровоточащими, ссадинами и нарывами тело — тело непонятного многоликого существа, именуемого народ.