Роман Лерони - Багряный лес

— Вы меня как врача спрашиваете? Если бы не серьезно — не беспокоился.

— Может это и не скупость вовсе, а бережливость.

— Анна всю жизнь была бережливой, но не на себе и семье, а теперь… Думаю, что нам придется с нею расстаться, как бы это не было тяжело.

— Может, пройдет, — сказал Гелик и отрешенно, одними губами улыбнулся, стараясь, чтобы это выглядело ободрительно.

Он пытался вспомнить Марию, но ничего не получалось. Мог ясно, по памяти представить порядок в доме, ее труд, запах ее тела, гладкость кожи, формы, но все это было каким-то неполным, несодержательным, смутным. Стало стыдно. "Почему?" — в который раз спрашивал он себя, добивался ответа, но память молчала. Как же удалось прожить столько лет с нелюбимым человеком? Может и она не любила? Тогда это был ад — очень уютный, домашний, по которому сердце будет тосковать до последнего своего удара.

Суровкин встал из-за стола, подошел к сейфу, открыл его, пошелестел бумагами, что-то разыскивая среди них.

— Я давно хотел показать вам кое-что, Дмитрий Степанович.

Он подошел, держа в руках две фотографии тыльной стороной вверх, протянул сначала одну, с нескрываемым любопытством наблюдая за реакцией.

С фотоснимка, мило улыбаясь, смотрела женщина: собранные в нежный бутон губы, лукавый и озорной взгляд, личико сердечком, тонкий подбородок. Снимок был какой-то некачественный, размытый, но все равно можно было рассмотреть детали: цепочку с кулоном на высокой шее, обнаженную, очень хорошую (женщина была сфотографирована по пояс) грудь, немного размытый блеск глаз. Женщина показалась Лекарю очень хорошо знакомой. Он попытался вспомнить…

— Я ее знаю, Андрей Юрьевич!..

— Неужели? Фотография-то нечеткая.

— Нет, точно знаю! Это покойная невеста Саши Лерко! Ошибки быть не может. Он мне ее хорошо в рассказах описывал… А эта фотография, словно в сумерках сделана, но узнать все равно можно.

Врач протянул вторую фотографию: та же самая женщина, стоит на берегу озера, счастливо улыбается, прячет руки за спину.

Суровкин постучал пальцем по карточке.

— Эта сделана при жизни Виктории, а первая — уже здесь…

Гелик поднял на него изумленное лицо. Врач забрал фотографии и вернулся к сейфу.

— Я тоже до сих пор продолжаю удивляться, но то, что вы видели — это документ, факт, правда. Может знаете, а если нет — напомню. У нас в подвале есть две палаты, комнаты, которые называются "пунктами наблюдения за поведением".

— Нет, не знаю.

— Не удивительно, хотя вы были там не раз.

— Хорошенько накачанный какой-нибудь гадостью, — добавил Гелик.

— Не исключено, но так поступают крайне редко: нужен для наблюдения не угнетенный объект. С вами, простите, был особый случай… Во-от. В палате установлена следящая замаскированная камера. Она-то и засняла то, что вы только что видели.

— Привидение?

— Не знаю, как это точно назвать. Не могу дать определение так скоро, как вы. Я не суеверный и не темный человек, но психиатрия не может объяснить этот факт. Можем, например, фотографировать галлюцинации с глаз пациентов — старая технология.

— Но это же не галлюцинация!

— Да. Согласен. Во сне он начинал волноваться, дергаться, бормотать — мы думали, что это бред, но потом, когда расшифровали запись, поняли, что он с кем-то беседует…

— С привидением.

— Может быть. Оно появлялось в такие моменты, и вело себя так, словно говорило: шевелило губами, кивало, дергало плечами, водило руками, словом — обычное человеческое поведение, за исключением фантастического образа его автора.

— Пытались поймать?

— Было дело. Но до того, как мы успевали открывать дверь, оно таяло, исчезало.

— Приплакал, — задумчиво сказал Лекарь.

— Не понял?

— Это не медицинский термин. Народный. Бабки раньше советовали не очень убиваться по умершим, чтобы не вызвать с того света. А я помню, как он горевал — всем тошно становилось!.. Честно говоря, мало кто из нас в "четвертой" верил в то, что он выживет.

— Мало надежды было и у нас. — Суровкин нахмурил брови и потер лоб. — Странная ситуация получалась: только мы его из шока выведем — следователи придут… Допросы. Факты же четко и ясно говорили, что не мог он быть в Киеве, когда убили Викторию! А они твердят свое, тоже факты: а как, мол, объясните сперму, слюну, кровь и кофе?.. Что тут скажешь? Донимают его целыми днями, и он снова в ступор. Опять выволакиваем — так эта призрачная красавица пожалует… Он снова в "яме". Однажды едва откачали. У него пульс пропал и дыхание остановилось. Клиническая смерть. Потом на поправку пошел. Медленно, правда, но куда было спешить? Мы не торопили события, иногда помогали, и то очень редко — сам выбирался.

— Сильный парень, — подтвердил Лекарь. — Это у него от любви приключилось, а я, как ни силюсь, свою жену вспомнить не могу, не говоря о том, чтобы ее дух вызвать. — И, сокрушенно замотав головой, налил пиво в стакан. — Могу вспомнить, что и как делала, как говорила, смеялась, плакала — разное в жизни бывает, даже услышать могу, а увидеть в памяти всю — нет.

— Это оттого, что вы, Дмитрий Степанович, человек сильный, а Саша — нет. Он не смог примириться с потерей — его сознание воспринимало все слишком ярко, до мельчайших деталей, как бы фотографировало, а ваше, чтобы не причинять невыносимых страданий душе и телу, не калечить мозг, не разрушить его безумием, а может, и убить, спрятало образ вашей жены в глубину памяти. Пройдет боль, и вы Марию обязательно вспомните. Вы ее очень любили, как бы вы не убеждали себя в обратном. Уверяю вас, ваша память хранит все ее черты до последней детали. Знаете, это, как у людей верующих: верят в бога, знают, что он есть, но только в самые откровенные мгновения познают его.

— Складно все у вас получается, Андрей Юрьевич, — грустно заметил Гелик. — Если бы все так и было — оказался бы я в этих стенах? Случилось бы это со мной там, в управлении? Андрея я тоже любил…

— У вас несколько другая ситуация… Постараюсь объяснить. Нет людей похожих. Даже их болезни, пусть и называются одинаково, но на самом деле все-таки разные. Нельзя сравнивать вас с Лерко, хотя, ваши душевные болезни были вызваны сходными проблемами — потерей близких и любимых людей. Дело в том, что психика человека, при всей ее уникальности, однобока, когда речь идет о характере, типе, и на самом деле — непредсказуема. Замечаете, сколько противоречий? Но они закономерны и обязательны, чтобы была личность, — поторопился добавить С уровкин. — Удар, полученный вами со смертью сына был сокрушительным, но выстоять вам, устоять под ним, помогла Мария… Да, да! Не удивляйтесь, уважаемый! Вы пережили одно потрясение, адаптировались к нему, включили в свой опыт, и эта, если хотите, привычка помогла пережить вам гибель сына. А сюда вас привели обстоятельства. Именно те обстоятельства, смею вас уверить, которые окружали смерть Андрея. Вот как раз с ними-то вы и не смогли совладать — опыта не было.