Татьяна Корсакова - Печать василиска

Всю дорогу от деревни до поместья пернатая тварь металась в мешке, орала благим матом, а сейчас, когда от крика ее петушиного, который, оказывается, для Василиска почти смертелен, зависят их с Алевтиной жизни, заткнулась.

А пузырь все выше, удивительно, что еще не лопнул. И колокольный звон такой, что закладывает уши и челюсть сводит. И тварь пернатая, спасительница человечества, как назло, молчит...

Пришлось действовать жестко: петуху теперь придется ходить без хвоста. Зато сработало: заорал, как миленький, да еще так громко, что даже колокольный звон заглушил, а потом клюнул Гришаева в руку и сиганул в озеро. Все, теперь точно трындец – пропало секретное оружие.

Оказывается, не пропало, оказывается, сработал петушиный крик. Гигантский пузырь не лопнул, а медленно съежился, втянулся в образовавшуюся на его месте трехметровую воронку. И колокольный звон оборвался...

А Алевтины нигде нет, и старуха сказала – ищи в озере. Поздно...

Воронка схлопнулась в тот момент, когда Гришаев нырнул.

Вода студеная, точно не озерная, а колодезная. Долго в такой без гидрокостюма не продержишься. Хорошо, хоть внизу светло...

Где искать? Кого?..

Твою ж мать...

...Она была похожа на диковинный цветок: розовые лепестки сарафана, тело – стебелек, волосы по воде. Из-за волос лица не видно. Некогда смотреть, вдруг еще не поздно?! Схватить за руку, рвануть вверх, к спасительному воздуху, втащить на лодку...

Живая?.. Лиф сарафана он разорвал, потому что по-другому никак не получалось послушать сердце. Да, долго под водой, да, без воздуха, но вода-то ледяная! Это же хорошо... в смысле для мозга, если клиническая смерть...

Сердце не билось...

Не успел, обещал защищать и не защитил...

Может, воду из легких... Вот так, животом на колено, головой вниз, нажать осторожно, чтобы ничего не сломать... И не думать ни о чем, просто действовать – отстраненно, профессионально...

Вода в легких была. Как же без воды, когда девочка в озере бог знает сколько, без воздуха...

И вода, и хриплый, с надрывом, кашель. И сердце забилось, и кожа, кажется, порозовела, а глаза закрыты...

Все, теперь к берегу, к теплу.

На берегу Гришаева уже ждали экологи-копатели, наверное, хотели морду набить. Не набили, может, выражение его лица увидели, а может, Алевтину.

Что было дальше, Гришаев помнил смутно. Вот такой из него хреновый профессионал. Помнил, как Николай стаскивал с себя рубашку, кутал в нее Алю, а Толик матерился и бегал туда-сюда, как ненормальный. Помнил, как, точно во сне, сбрасывал акваланг, а на маску, кажется, даже наступил и сломал.

А потом озеро взорвалось, покатилось на берег огромной волной, дохлой рыбиной вышвырнуло на песок тело Оленина, а следом разбитую в щепки лодку. Тишина, которая наступила после этого, показалась оглушительной, нереальной. И таким же нереальным Гришаеву показался взгляд Алевтины – ясный и, слава тебе, господи, осмысленный...

С неба сыпал мелкий дождь, уже вторую неделю. Лето совсем не было похоже на лето. От нескончаемого дождя город раскис и потек. И внутри у Али тоже все раскисло.

Гришаев ушел, и она жила теперь по инерции, потому что нужно было как-то жить.

...Не получилось из нее невесты для Василиска. Гришаев отработал деньги, спас клиентку. Он ей все рассказал: и про мать, и про деньги, и про заказ. Той же ночью и рассказал.

Милиционеры уехали только под вечер, опросили свидетелей, осмотрели берег озера и полуразрушенный лодочный причал, забрали с собой тело Егора и бьющуюся в истерике Елену Александровну.

...Егор был ее племянником, любимым и единственным, а еще очень предприимчивым. Без Егора она бы ни за что не решилась на преступление, до последнего надеялась бы, что все устроится само собой, нужно только подождать. Но Егор ждать не хотел, и случилось то, что случилось: одно преступление потянуло за собой другое, а Егорушка, ее любимый мальчик, погиб.

Про Василиска милиционерам никто не сказал. Ивановы были в тот момент в городе. Аля толком ничего и не помнила. Николай с Толиком сделались непривычно малословными, все о чем-то шушукались с хмурым Гришаевым. Только товарищ Федор, слава богу, живой и невредимый, с глазами чистейшего василькового цвета, радовался, точно маленький, говорил всем, что змей уснул и что он его теперь совсем-совсем не слышит. Но кто ж поверит товарищу Федору? А случившееся списали на взрыв сероводорода. Вот такая трагическая случайность, Мертвое озеро в который уже раз оправдало свое название...

Тем вечером они сошлись в каминном зале в последний раз. Ужин был прощальный – все как-то сразу засобирались по домам – и оттого немного грустный. Даже привычно скандальная Эллочка вела себя удивительно пристойно, улыбалась мужу, да украдкой разглядывала свое вроде как помолодевшее отражение в глянцевой черноте за окном. Толик балагурил и развлекал Алю смешными, явно выдуманными историями. Николай отмалчивался, задумчиво потягивал вино.

К тому прощальному ужину Гришаев впервые вышел без очков, в джинсах и черной водолазке. Фигура легкоатлета, выверенные движения, холодные глаза, непроницаемый взгляд – ничего общего с тем неуклюжим Дмитрием Сергеевичем, которого она знала. Чужой человек – незнакомый.

После прощального ужина была прощальная ночь. Гришаев пришел, чтобы все рассказать, доходчиво объяснить, почему они не могут быть вместе. У нее еще все впереди, а он наемник, каждый день рискующий собственной шкурой. В общем, им не по пути...

Гришаев ушел под утро. Она надеялась, что после того, что между ними было, он передумает, а он натянул джинсы, сунул под мышку измятую водолазку и ушел. Не прощаясь...

Сложенную вчетверо записку Аля нашла уже позже, когда наревелась всласть. Размашистый почерк, незнакомые цифры и всего три слова: «Телефон твоей мамы». Прощальный подарок Гришаева...

Она долго не решалась позвонить – весь день. Выучила номер телефона наизусть, извелась, издергалась, а найти в себе сил никак не могла. Решимость окрепла ближе к ночи. Некуда больше тянуть, нужно раз и навсегда разрубить этот гордиев узел. Хуже уже все равно не станет... И, кажется, где-то должен был остаться коньяк. Ей много не нужно, совсем капельку – для смелости.

Коньяк помог: смелости, им дарованной, как раз хватило, чтобы набрать номер, поздороваться и сказать спасибо. Аля не знала, за что благодарит незнакомку, которой, наверное, уже никогда не стать для нее настоящей мамой. Может, за то, что, пусть с опозданием, спустя годы, но проявила интерес к судьбе своего ребенка. Может, за Гришаева, наемника, телохранителя, профессионала. А может, за то, что она все-таки существует – ее мама...

На том конце провода очень долго молчали, и пока длилось это тягостное молчание, Аля до крови искусала губы.