Татьяна Корсакова - Печать василиска

Разговор с работодательницей получился тяжелый, пришлось надавить, рассказать обо всем, что творится в поместье, и о Василиске тоже упомянуть. Вот тогда она и сдалась.

Ее звали Лидией, и Алевтине она приходилась родной матерью. Ну вот, а Алевтина рассказывала, что провела детство в детском доме. Хорошая же у нее мама.

Хорошая не хорошая, но каяться и убиваться из-за того, что бросила родную кровиночку на произвол судьбы, она не стала.

...Вы, молодой человек, многого не знаете. Вы видели Алевтининого деда? Какое впечатление он на вас произвел? А как вам история с договором? Я всю свою жизнь считала, что разговоры о Василиске – это всего лишь семейная легенда, и даже в отцовской жуткой болезни не видела ничего мистического. До тех пор, пока не родилась Алевтина...

Она была особенной, моя девочка, и на ней было его клеймо. Мой отец души во внучке не чаял, даже простил мне, что родила ребенка вне брака, а через пару месяцев я нашла его дневник и узнала подлинную цену его любви. Он собирался принести ее в жертву, отдать змею за грехи своих предков. Он был сумасшедшим, и я испугалась, струсила. Теперь понимаю, что поступила подло, но, молодой человек, тогда мне было всего лишь восемнадцать. Молодость-глупость...

Я хорошо все продумала: уехала в другую область, в другой город, в записке указала не паспортное имя дочери, а имя, данное Алевтине при крещении. Сделала все, чтобы он не смог ее найти. Вы считаете, что я должна была оставить ребенка себе? Знаю – считаете! И что бы ее ждало с такой матерью, как я? Ни денег, ни образования, необходимость постоянно жить с оглядкой...

Я хотела ее забрать, честное слово. Но жизнь распорядилась иначе, я была вынуждена уехать за границу. Это долгая история, не имеющая к делу никакого отношения. И это моя нескончаемая боль.

Я нашла свою дочку, когда ей исполнилось двадцать лет. К тому времени она была замужем и, кажется, счастлива. Я успокоилась, присматривала за Алевтиной со стороны, а потом узнала, что мой сумасшедший отец все-таки до нее добрался. Вот тогда я и обратилась к вам. Нет, молодой человек, я не знаю, как можно исправить ситуацию, все, что я знала, я вам уже рассказала. Вы же профессионал, вы самый лучший. Присмотрите за моей девочкой, я прошу вас...

...Вот так-то – присмотрите за моей девочкой! Как, оказывается, все просто, переложил ответственность на чужие плечи, заплатил деньги и поглядывай себе со стороны!

Остается еще один шанс: Агафья Сидоровна, бабка Федора, похоже, тоже что-то знает. Знает, да вот только захочет ли говорить?..

Агафья Сидоровна захотела. Гришаеву вообще показалось, что она его ждала. Высокая, статная, с тростью этой эксклюзивной, совсем не старушечьей. Что ни говори, а от учительницы в ней было побольше, чем от ведьмы.

– Приехал? – Она коротко кивнула в ответ на его приветствие. – Ну, спрашивай, раз приехал.

И он спросил.

– Хочешь знать, существует ли Василиск на самом деле? – она задумчиво покачала головой. – Существует. Не знаю, что это или кто это. Знаю только, что это что-то очень древнее, вне понятий добра и зла. Когда он Зою мою, Федорову мать, к себе позвал, я постаралась побольше о нем узнать, потому что за Феденьку боялась. Все большей частью сказки да мифы, но в любой сказке есть доля истины. Сразу говорю, убить его нельзя. Можно ослабить. Если повезет, то надолго, но не навсегда, – она замолчала, а потом вдруг сказала: – Феденьку моего он забрал. Я сразу это поняла, как только увидела, что звери его стали бояться. Верный признак... одержимости. Я тебе скажу, как с ним бороться. Только пообещай, что Феденьку не убьешь. Он славный мальчик, добрый – грех такого убивать... А Алевтину свою в озере ищи, если успеешь. – Она так и сказала «в озере», махнула нетерпеливо тростью: – И поспеши, сегодня последний день, он уже почти в полную силу вошел, ему ночи больше дожидаться незачем...

Ему ночи больше дожидаться незачем...

Старухины слова занозой засели в сердце. Выходит, просчитались они. Нет, это он просчитался, оставил девочку совсем одну...

Комната Алевтины была пуста. И в доме ее тоже не оказалось. И не видел ее с обеда никто. Точнее, Марья Карповна видела, как Аля входила в зимний сад с товарищем Федором. А товарищ Федор одержим... Твою ж мать!

Экологи-кладоискатели были у себя, валялись на койках. Времени на объяснения не осталось, пришлось парней вырубить, сначала шустрого Толика, потом Николая. Акваланг он нашел все там же, под кроватью. Зачем, почему – понятия не имел. Старуха сказал – ищи в озере. А как в озере без акваланга?..

Весельной лодки не было, зато моторка оказалась на месте. Только бы работала! Гришаев забросил на дно лодки сначала акваланг, потом выданный бабой Агафьей мешок, собрался было спрыгнуть следом.

Движение за спиной он скорее почувствовал, чем услышал. Обернулся, выхватывая из-за пояса пистолет, и напоролся на нечеловеческий взгляд. Товарищ Федор – или тот, кто занял его тело, – раскинул руки в стороны, глядел, не мигая, гипнотизируя.

– Не стой на моем пути, человечек, – голос хриплый, надтреснутый.

Соблазн велик, всего один выстрел – и нет проблемы. Но старуха просила внука поберечь, дала другое оружие. Оружие смешное, да вот только Гришаеву не до смеха. Над черной водой уже плывет колокольный звон...

Зеркальце никакое не магическое, самое обыкновенное, из дамской пудреницы – вот такое у него оружие против Василиска. Баба Агафья сказала, что сработает.

Сработало. Увидев свое отражение, нечисть отшатнулась, заорала благим матом, закрыла лицо руками и рухнула на причал. Проверять, жив парень или нет, не было времени. Гришаев спрыгнул в лодку, завел мотор.

Баллоны нацепил на ходу и на ходу же заметил вторую лодку с Олениным.

– Где она?! – Не сбрасывая скорости, бортом моторки задел оленинскую развалюху, та накренилась, черпнула озерной воды.

– Опоздал, фольклорист! – Чтобы сохранить равновесие, Оленин схватился за борта. – Он ее к себе позвал! И ни я, ни ты ему не помеха!

– Где она?! – Еще один удар – и Оленин оказался в воде. – Утоплю, гада!

– Там! Но все равно поздно уже, – Оленин смотрел куда-то поверх его головы, и взгляд его был такой, что Гришаев помимо воли обернулся.

Мертвое озеро оживало, надувалось в центре огромным пузырем.

– Всплывает... – Оленин замотал головой, зажмурился. – Трындец нам...

Волосы на затылке зашевелились, и ладони вдруг вспотели.

К черту! Он еще посмотрит, кому трындец! Пора пускать в ход секретное оружие. Не глубинная бомба, не килограмм тротила, на худой конец. Черный семилетний петух – вот такое секретное оружие – курам на смех! Но другого у него нет...

Всю дорогу от деревни до поместья пернатая тварь металась в мешке, орала благим матом, а сейчас, когда от крика ее петушиного, который, оказывается, для Василиска почти смертелен, зависят их с Алевтиной жизни, заткнулась.