Фенрир. Рожденный волком - Лахлан Марк Даниэль
– Я Один! – прокричал он.
В следующую минуту луна зашла за облако, и в проходе стало еще темнее, а факелы лишь слабо пульсировали во мраке.
– Я Один! – снова прокричал воин и стремительно двинулся на Жеана, его тело заполнило собой весь проход, его меч был как будто не из этого мира: только что он блестел в лунном свете, а в следующий миг исчез в темноте. Жеан поглядел в небо и ощутил, как мышцы расслабились, готовые наносить удары, готовые немедленно напрячься, чтобы он мог накинуться на врага.
Однако, когда крупный викинг атаковал его, темноту прорезал крик. Крик женщины значил для Жеана гораздо больше, чем простой звук: это был порыв ледяного ветра, больно бьющий градинами, порыв такой мощный, что едва не лишил силы его конечности. Ноги у него подкосились, он упал на колени. У него оставалось еще довольно сил, чтобы отбить меч, но большой викинг навалился на него, заставив растянуться на земле. Жеан ответил ему – свернул воину голову набок жестоким ударом, сломав ему шею. Тело викинга придавило его, вес покойника не давал подняться с земли. Женщина снова закричала, и вся сила словно ушла из тела Жеана, после чего он сам оказался в чрезвычайно странном месте.
Викингов вокруг не было, не было и монастыря. Он стоял на высоком утесе, поднимавшемся над горной местностью, пересеченной фьордами. Перед ним застыла женщина, ее лицо было изодранным и изуродованным, вместо глаз зияли дыры. Казалось, будто полная луна спустилась с небес и уселась ей на плечи вместо настоящей головы. Ее природа была двойственной: женщина стояла перед ним и в то же время находилась где-то еще; нечто возвышалось у нее за спиной, какое-то присутствие, древнее и вечное, нечто такое, вокруг чего вертится весь остальной мир с его хаосом, суматохой и красотой.
А потом викинги навалились на него всем скопом. Он отбивался, пинал их ногами, сопротивлялся, однако крик ослабил его, лишил силы. Его прижали к земле, связали, стянули ноги и руки за спиной, снова и снова накручивая веревку. Его били ногами и плевали на него. Завязали веревку вокруг пояса. Затем еще одну. Руки были плотно прижаты к телу, шея сдавлена так, что стало трудно дышать. И когда викинги увидели, что он по-настоящему беспомощен, они набросились на него. Кулаки, подметки, древки копий опускались на него.
– Хватит!
Нападавшие остановились. Это снова заговорила женщина.
Он поднял глаза. Перед ним стояло бледное дитя. Девочка развернулась и пошла прочь, и он понял, что пришел в то самое место, куда она вела его. Он оказался там, где она хотела его видеть.
Жеан вдруг зарыдал. Во рту стоял кислый привкус плоти, губы и подбородок были в крови.
– Отец, прости меня. Прости! – Он лежал, дрожа, на холодных камнях. – Я согрешил, я творил беззаконие, я причинял зло, я освободился, я даже бежал от Твоих наставлений и Твоих заповедей. – На ум пришло Писание, а затем он вспомнил вкус пергамента, вспомнил, как раздирал священные слова, как раздирал человеческие тела.
Женщина прошла к нему по проходу под монастырской стеной и опустилась на колени рядом с ним.
– Ты пока еще не отрастил свои клыки, Фенрисульфр. Мы встретимся снова, когда это случится.
Он узнал голос – эта женщина обнимала его и пела, когда он терпел мучения от рук Ворона.
– Отыщите келью для покаяния и тащите его туда.
– Разве не лучше его убить?
Жеан ощущал неуверенность, исходившую от женщины. Казалось, ее мысли отчаянно ищут выход, словно муха, которая бьется в оконное стекло в храме.
– Нет, – сказала она. – Боги хотят, чтобы их судьба свершилась в мире людей. Ему не суждено умереть от ваших копий.
– Что же тогда будет дальше?
– Он убьет своего брата, – сказала Мунин, – а после того… – она как будто затруднялась найти верные слова, – мертвый бог пойдет навстречу своей судьбе. Так было всегда, это тот финал, к которому мы приближаемся.
Глава сорок девятая. Расставание
Гьюки внес свечи в маленькую часовню – пустую комнату с изображением распятого Христа на стене за простым алтарем. Комната более-менее уцелела, потому что здесь нечем было поживиться.
Конунг морских разбойников внимательно поглядел на Элис, затем внезапно шагнул к ней и провел рукой по телу, нащупывая грудь. Элис отшатнулась, однако он не пытался ее удержать, а просто стоял рядом, покачивая головой.
– Domina, – повторил он. – Госпожа. Я много времени провел в походе, как и мои воины, девочка. И ты сегодня воистину желанная гостья.
Элис так же пристально посмотрела на него и заговорила на латыни:
– Я Элис из рода Роберта Сильного, невеста князя Олега, за мной гонятся враги, меня преследуют, а у меня нет никого, кроме этого слуги. Поздравляю, Гьюки, тебе досталось настоящее сокровище. Если ты вернешь меня к Олегу целой и невредимой, не отняв моей чести, то станешь богачом. Переводи, Леший.
– Ты неверно понял мои слова, господин. Эта девчонка – моя служанка, не более того, – сказал Леший.
Элис снова заговорила, с трудом подбирая слова языка норманнов:
– Ты неверно представил меня, торговец.
Леший широко раскрыл глаза.
– А я-то думал, мне давеча приснилось, – сказал он. – Так ты говоришь на их наречии!
– Да!
– И ты скрывала это от меня.
Элис развернулась к Гьюки и продолжила:
– Я дама из благородного франкского рода, помолвленная с Вещим Олегом. Отвези меня к нему, и получишь горы золота.
Гьюки некоторое время молчал, просто рассматривая ее в отблесках пламени свечей. Наконец он заговорил:
– Ответь мне, domina, почему ты расхаживаешь на людях, остриженная, словно деревенская дурочка, в мужской одежде и с мечом за поясом? Почему чародеи набрасываются на нас, желая освободить тебя? Ты ведь христианка. Почему же тогда служители наших богов пытаются тебе помочь?
– То был слуга Олега, – сказала Элис, – он приходил, чтобы отвезти меня к князю. Нам пришлось бежать через всю страну. Мои защитники погибли. Потому-то я и вынуждена переодеваться мужчиной. Одинокая женщина была бы вовсе беспомощна. А в одежде воина у меня есть шанс на спасение.
– Так ты воин? – уточнил Гьюки. – Я слышал о девах-воительницах, только никогда не видел их воочию.
– Я убила короля, которому принадлежал этот меч, – сказала Элис. – Зигфрид, король данов, пал от моей руки.
– Он был могучий воин, – сказал конунг, глядя на нее с нескрываемой тревогой. – Я мог бы назвать тебя лгуньей. Ни одна женщина не смогла бы убить такого сильного бойца. Это попросту невозможно. Но, с другой стороны, на берегу ты убила Бродира. Все это странно, очень странно.
Он немного постоял молча.
Затем протянул руку к изображению распятого Христа и заговорил, обращаясь к нему:
– О́дин, – сказал он, – бог повешенных, бог королей, бог безумства и магии, пошли мне озарение. Скажи, что делать дальше. Ты, провисевший на дереве девять дней и ночей, зябший под луной, исколотый светом звезд, пронзенный копьем и удавленный петлей, укажи мне, что делать, и я вступлю в битву при первой же возможности.
Гьюки немного постоял, простирая руку к стене. Когда он развернулся, свеча почти догорела.
– Будь моя воля, я бы взял тебя в постель, а потом вышвырнул в море. Ты приносишь беды, госпожа. Ты привлекаешь волков. Женщина не может убить воина, во всяком случае, такого как Зигфрид. И все же я уверен, что ты говоришь правду. Скажи, какой путь ты проделала одна, в компании этой обезьянки, и при этом сохранила честь, имущество и жизнь?
– Я иду из Парижа.
– В таком случае у тебя наверняка имеются могущественные покровители. Этот чародей уложил пятерых моих воинов.
– Он убил бы больше, если бы не был ранен.
– А если повстречаешься с Вороном, потеряешь гораздо больше народу, – подхватил Леший.
– С кем?
– С Вороном. Он колдун из числа твоих сородичей. Зигфрид часто обращался к нему за помощью.
– Я наслышан о нем, – признался Гьюки. – У него, кажется, есть сестра?
