Уильям Блэтти - Экзорсист

— Хорошо, — повернулся он, застегиваясь на ходу. — Сейчас все принесу.

Быстро переглянувшись с Карлом, который очень проворно подскочил к двери, Каррас вышел в дождливый мрак. Мэррин повернулся к Крис.

— Вы не станете возражать, если мы начнем прямо сейчас?

— Напротив. Я была бы этому очень рада, — произнесла она благодарно, чувствуя, как по всему телу ее разливается живительное тепло, как легко и спокойно становится ей под этим твердым и властным взглядом. — Вот только вы очень устали, святой отец… — Она невольно подняла глаза к потолку, за которым не утихал будущий океан ненависти. — Хотите чашечку кофе? Свежий! — В голосе Крис звучала мольба. — И горячий. Ну пожалуйста, святой отец!

Одним быстрым взглядом Мэррин окинул нервные руки, ни на секунду не успокаивающиеся пальцы, темные впадины выплаканных глаз.

— Да, пожалуй, хочу, — ответил он с улыбкой в голосе, будто оттолкнув от себя на время какую-то тяжелую, неотступную мысль. — Если это вас не затруднит, конечно…

Крис проводила его на кухню. Через минуту священник уже стоял у плиты с чашкой в руке.

— Капнуть бренди? — Она поднесла бутылку.

— Вообще-то, врачи не велят. — Старик склонил голову набок, бесстрастно глядя в свой кофе. — Но, слава Богу, воля у меня слабая.

Крис на секунду замерла в замешательстве, но увидела смешливые искорки в его глазах, вздохнула с облегчением и наклонила бутыль.

— Какое чудесное имя у вас — Крис Мак-Нил. Это не псевдоним?

— Увы, я в самом деле не Эсмеральда Глютц.

— Слава Богу, — пробормотал Мэррин. Крис улыбнулась и присела за стол.

— Святой отец, а Ланкастер — что за имя? Такое необычное. В честь кого, интересно, вас назвали?

— В честь грузового судна, должно быть. — Он поднес чашку к губам, глядя прямо перед собой. — Или моста. Да, кажется, был такой мост… — По лицу его пробежала печальная тень. — Вот Дэмиен… Мне бы хотелось иметь такое имя — Дэмиен. Очень красивое.

— И это имя, святой отец, откуда оно возникло?

— Дэмиен? — Старик поглядел в чашку. — Был такой священник: он всю свою жизнь посвятил прокаженным острова Молокай. А потом заразился сам… — Он помолчал. — Пожалуй, если бы меня звали Дэмиен, я примирился бы и с фамилией Глютц.

Крис рассмеялась. Еще одна пружина легко распрямилась внутри, чуть-чуть сняв напряжение. С минуту они поболтали о том, о сем, а потом в кухню зашла Шэрон, и Мэррин вдруг спохватился, допил кофе и ополоснул чашку.

— Ну, спасибо, — вздохнул он, возвращая ее на полку. — Именно это мне сейчас и было нужно.

— Пойдемте, я покажу вам вашу комнату. — Крис поднялась. Он поблагодарил ее, и они вместе направились к двери кабинета. — Если что-то понадобится, святой отец, сразу дайте мне знать.

Он положил ей ладонь на плечо, и одновременно с этим крепким, ободряющим пожатием Крис почувствовала новый прилив уверенности и силы. И еще одно давно забытое ощущение вдруг проснулось в ее душе, ощущение спокойствия и умиротворения.

— Благодарю вас. — Мэррин улыбнулся одними глазами. — Вы очень добры ко мне. — Он опустил руку и несколько секунд провожал ее взглядом. Как только Крис исчезла из виду, боль словно острыми когтями впилась в его лицо и исказила черты. Он вошел в кабинет и закрыл за собой дверь. Затем вынул из кармана брюк пузырек с аспириновой этикеткой, вытряхнул нитроглицериновый шарик и положил под язык.

Крис вошла в кухню и остановилась в дверях; Шэрон стояла у плиты, опустив ладонь на крышку кофейника. Она подошла поближе.

— Эй, радость моя… Не мешало бы тебе отдохнуть, а?

Несколько секунд девушка стояла, напряженно размышляя о чем-то, затем быстро вскинула голову.

— А? Прости, пожалуйста. Ты что-то сказала? — Лицо ее вытянулось и застыло, мыслями она была где-то далеко.

— Слушай, что там у вас произошло? — вспомнила Крис.

— Где?

— Ну, отец Мэррин поднялся, вошел туда…

— Ах да. — Шэрон хмуро уставилась в одну точку, будто вспомнив о чем-то, не укладывающемся в голове. — Мне показалось это очень странным…

— Странным?

— Да. Они просто… — Она умолкла на секунду. — Просто уставились друг на друга, а потом Риган… ну, то есть это существо, говорит…

— Что?

— Говорит: “На этот раз ты проиграешь!”

— Ну а потом? — Крис не спускала с нее глаз, ожидая чего-то еще.

— И все. Отец Мэррин тут же повернулся и вышел из комнаты.

— Как он при этом выглядел?

— Странно.

— Боже мой, Шэрон, вспомни другое слово, а? — воскликнула Крис, явно собираясь добавить что-то еще, но вдруг осеклась. Девушка стояла, чуть приподняв голову, будто к чему-то прислушиваясь. Только сейчас Крис сообразила, что в доме воцарилась гнетущая тишина. Казалось, сам воздух в нем сгустился, и стены задышали неслышным пульсом каких-то медленно накапливающихся энергий.

Раздавшийся звонок в дверь вывел их из оцепенения.

— Я открою. — Шэрон пошла в прихожую. За порогом стоял отец Каррас с большой картонной коробкой из-под белья.

— Спасибо, Шэрон.

— Отец Мэррин у себя в кабинете.

Каррас быстро прошел по коридору, легонько постучал и распахнул дверь.

— Простите, святой отец, я немного… — Он осекся на полуслове. Сжав ладони и опустив их на голову, отец Мэррин, в брюках и майке, сосредоточенно молился у кровати. На какое-то мгновение Каррас застыл: ощущение было такое, будто он шел по улице, свернул за угол и увидел самого себя, еще совсем мальчика, бегущего куда-то с рясой, перекинутой через локоть.

Он смущенно отвел взгляд в сторону, поглядел на коробку, на белую накрахмаленную ткань с капельками дождя, затем повернулся к дивану и, стараясь не поворачивать головы, стал раскладывать вещи. Наконец, тщательно развесив плащ на стуле, взглянул украдкой на старика, тут же отвернулся поспешно, увидев, как тот шепчет слова благословения, и, выбрав себе больший из двух стихарей, стал надевать его поверх рясы.

— Спасибо, Дэмиен, — послышалось за спиной. Мэррин подошел сзади и любовным взглядом окинул все, что было разложено на диване.

— Я подумал, святой отец, может быть, вам стоило бы надеть под рясу вот это. — Каррас поднял свитер. — В комнате иногда становится холодно.

Старик легонько погладил шерстяную ткань.

— Спасибо, Дэмиен, вы очень заботливы.

Мэррин начал натягивать через голову свитер, а Каррас подал ему с дивана рясу. Только сейчас вдруг, в этом простом, обыденном жесте, открылись ему величие и значимость этого человека, глубина и драматизм приближающегося момента. Мертвая тишина навалилась на него давящей, вязкой массой.