Саймон Грин - Город, где умирают тени

Пак был Хранителем Оружия Фэйрии и только сейчас начал припоминать, что это повлекло за собой. Война была его жизнью, его благим делом, смыслом его существования. Он упивался смертью, разрушением и растаптыванием миров. Пак рывком сдернул с полки бластер, перевел затвор и, ни мгновения не раздумывая, прицелился и прожег широкую дыру в стеллаже. Грохот разрыва оглушительным эхом пронесся по Оружейному залу, и зазубренные металлические шрапнелины сыпанули прямо из воздуха, как град. Эльф глубоко вздохнул, продолжая ухмыляться. Он был рад возвращению.

Пак обратил ход мыслей в себя и ушел за пределы материального мира. Его внутренний взгляд упал на поток кипучей мощи — направленных энергий, пылающих с неисчерпаемой силой. Еще больше потоков засверкало вокруг него, потрескивая и погромыхивая в пустых пространствах между мирами. Потоков, готовых быть выпущенными на волю, чтобы их использовал тот, кто наделен властью и дерзким мужеством. Секундным делом было выбрать ближайший поток и, произведя вычисления, обрушить его неумолимую силищу на врага. И только когда Пак вспомнил, что за источник был у этих потоков энергии, его резкий зловещий смех зазвенел под сводами Оружейного зала.

Это были Павшие — миллионы бойцов, мертвых, но не уничтоженных, побежденных, но не отпущенных на волю, безмерно страдающих, поскольку процесс их истребления был растянут в угоду искривлению и переплетению времени. Павшие умирали, и их агония будет тянуться вечно.

— Трепещите, миры, — прошептал Пак. — Эльфы снова идут воевать.

Шериф Ричард Эриксон толчком распахнул высокие кованые ворота и шагнул в буйство неухоженного сада. Деревья и кусты вплотную подступали к краям узенькой мощеной тропинки, и толстые лианы тянулись вниз с обвисших, густо переплетающихся ветвей. Легкое движение чуть колыхало листву, однако ветра не было, и воздух в саду оставался неподвижен. Стоял ранний вечер, но уже стемнело, и густые непроглядные тени наполняли редкие просветы меж зарослей. Чем дальше шериф углублялся в сад, тем более хрупким казался покой, и каждый внезапный шорох отчетливо звучал в тишине. Воздух был полон ароматов, густых и тошнотворно приторных — так пахнут цветы, оставленные надолго в оранжерее и начавшие гнить.

Эриксон остановился и как бы ненароком огляделся. Ничего конкретного его взгляд не подметил, но шериф остро чувствовал, что сейчас ни в коем случае нельзя обнаруживать малейшего признака слабости. Пистолет и дубинка ощутимо оттягивали пояс, но он не пытался тянуться к ним. И не хотел ничего предпринимать, вопреки своей настороженности смутно чувствуя, как все вокруг него — и в саду, и в густых тенях — все больше окутывалось тишиной и спокойствием.

Шериф чуть расслабился и стал дышать ровнее. Не спеша он зашагал по узкой дорожке, направляясь к громадному уродливому дому впереди, увитому тянущимися к нему отовсюду щупальцами плюща. В одном окне первого этажа горел свет, остальные окна будто темными провалами глазниц наблюдали за гостем Эриксон невозмутимо фыркнул. Видал он на своем веку места и более скверные. Шэдоуз-Фолл — город не для слабонервных, особенно если ты представитель закона Он сердито глянул на мрачный фасад и тихо вздохнул. Раз уж доктор Миррен позвал его — значит, это неспроста.

Вызов поступил по рации автомобиля полчаса назад. Доктор Натаниэл Миррен возжелал срочно переговорить с шерифом Эриксоном. О чем — не сообщил, сказал лишь, что жизненно важно, чтобы шериф связался с ним немедленно. На слове «жизненно» он сделал ударение. Диспетчер предложил доктору переговорить с одним из помощников шерифа, но Миррен отказался. Он требовал Эриксона. Будь кто другой, Эриксон бы попытался ответить вежливым и успокаивающим предложением связаться с ним в свободное время, однако это был Миррен. Добропорядочный доктор был далеко не последним членом общества, с большими связями, и, что немаловажно, зачастую мог разглядеть в настоящем и будущем то, что людям простым было не под силу. Именно то, что нужно городу: еще один честолюбивый государственный деятель, чьим хобби была магия.

Точнее, черная магия: шашни с мертвецами. Разумеется, громко об этом никто не говорил. Занятие, в общем-то, незаконное, но и не сказать, чтобы широко распространенное. По опыту шериф знал: люди довольно болезненно воспринимали саму мысль о том, что сон их дорогих усопших может быть потревожен. Будто бы доктор Миррен в первую очередь станет добиваться ответов на вопросы, которые он не должен был задавать. Тем не менее Миррен поддерживал связи с нужными людьми — как в общественных, так и в политических кругах — и считался лучшим доктором в Шэдоуз-Фолле: он был гением по части диагностики. Это принимали во внимание все. Почти все.

Эриксон наконец дошагал до входной двери и поискал взглядом кнопку звонка. Таковой не обнаружилось, зато на двери висел большой черный железный молоток, отлитый в виде головы льва с оскаленной пастью. Молоток был большой, в два раза больше кулака Эриксона, и шериф невольно почувствовал неохоту прикасаться к нему, словно боясь, что тот вдруг оживет и отхватит ему пальцы. Решительно отбросив вздорную мысль, он взялся за молоток и дважды ударил. Даже сквозь дверь было слышно, как гулким эхом отозвался стук в доме. В остальном было по-прежнему тихо, за исключением шуршания и шелеста, доносящихся из сада за его спиной.

Шериф оглядываться не стал. Он не был уверен, что ему это интересно. Внезапно Эриксона пронзила мысль, и он пошарил в карманах куртки. Где-то был пакетик с мятными леденцами. Не хотелось бы заявиться к доктору Миррену, дыша алкоголем.

Эриксон не считал себя заядлым пьяницей, но любил время от времени пропустить стаканчик-другой. В эти дни «время от времени» сжалось в более короткие промежутки, чем обычно. Поиски убийцы быстро заводили в тупик, и со всех сторон он испытывал все усиливающееся давление. Эриксон делал все, что в его силах, гоняя своих помощников и самого себя немилосердно, но по-прежнему отчитаться ему было особо не в чем. Только десять бездыханных жертв, и нигде никаких следов убийцы. Ни улик, ни подозреваемых — до сих пор даже не определено орудие убийства Единственное, что выяснили, — удары были нанесены тупым инструментом с почти нечеловеческой силой. Ни отпечатков рук, ни отпечатков ног. Ни свидетелей, ни следов передвижения убийцы — ничего, указывающего на присутствие выродка на месте преступления, за исключением жертвы. Ни намеков, ни предположений — полный ноль. Вот Эриксон и подкреплялся спиртным. Время от времени. Иначе он не мог. Хоть что-то должно было питать его силы.

Шериф поднял глаза на широкую возвышающуюся над ним дверную махину. Он бросил все, примчался на вызов, а доктор Миррен не удосужится даже открыть эту чертову дверь. Хотя дверь, конечно, красивая, внушительная — впечатляет. Высотой восемь футов, не меньше. Сделана явно с умыслом — отпугивать посетителей. Дверь, так сказать, осажденного. Человека, у которого есть враги. Отблеск света в самом верху двери привлек внимание шерифа, и он пригляделся получше. Хотя глаза успели привыкнуть к темноте, рассмотреть ему удалось лишь очертания камеры слежения, установленной над верхним косяком. Ну, понятно, почему Миррен так долго не открывает: решил сначала как следует разглядеть гостя.