Сергей Дубянский - Путь в Вальхаллу

…Господи!.. – Галина Васильевна прикрыла глаза, – как я сразу не догадалась! Так ведь и заманивают наивных дурочек во всякие бордели!..

Николай Сергеевич никогда не останавливался в модных отелях с длинной вереницей звезд на дверях, хотя шеф постоянно требовал этого для поддержания имиджа фирмы. Он с таким же постоянством отвечал, что имидж достигается делами, а не стоимостью номера, хотя в действительности дело было совсем в другом – Николай Сергеевич чувствовал себя неуютно среди «успешных топ-менеджеров», только не хотел в этом признаваться. Постоянные разговоры о положении дел на лондонской бирже, финансовых потоках и фьючерсных контрактах наводили на него тоску. Он даже ощущал себя ничтожеством, по сравнению с «акулами бизнеса», но потом выяснялось, что «акула» торгует, то ли калошами в Засранске, то ли женскими трусами в Нижнем Задрючинске, и «приплыла» она на оптовый рынок с хилой пачкой налички. Самооценка сразу менялась, ведь Николай Сергеевич представлял лучшую строительную компанию миллионного города, но легче от этого не становилось – глядя в горящие «акульи» глаза, он все равно не мог связать калоши с лондонской биржей, и оставалось лишь окончательно причислить себя к классу идиотов.

Впрочем, деловая маска «акул» – это был далеко не худший вариант. Ближе к ночи из-под нее, как правило, показывалась самонадеянная рожа, лихо разворачивавшая «финансовые потоки» в карманы официантов и трусики стриптизерш. А Николай Сергеевич привык по вечерам смотреть телевизор, спать ночью, и не дергаться каждые пятнадцать минут, объясняя, что у него нет желания «классно отдохнуть». Правда, телефон можно было отключить, но тогда девицы, боясь остаться невостребованными, начинали нагло ломиться в дверь.

Нет, женщин Николай Сергеевич любил – и по молодости, и сейчас, но из старомодной мужской гордости предпочитал самостоятельно выбирать подругу, к тому же с ней его должно было соединять нечто более привлекательное, чем купюры на прикроватной тумбочке – то, что не в состоянии возникнуть при разговоре через закрытую дверь номера. Наверное, в Николае Сергеевиче продолжал жить дух ударных комсомольских строек, где все тоже происходило легко и просто, и порой тоже на одну ночь, но… но совсем по-другому!

Пришедший нежданно-негаданно капитализм, уничтожил, и комсомол, и сами стройки, зато выявил в Николае Сергеевиче скрытые таланты, за несколько месяцев позволившие ему переместиться из стеклянной будки посреди грязного цеха в просторный кабинет. Как следствие, он облачился в дорогой костюм с галстуком, пересел с «Москвича» на «Audi», но в душе так и остался советским инженером, лишь умело мимикрировавшим в пеструю семью тех самых «успешных топ-менеджеров». Сделать это оказалось не сложно, когда владеешь вопросом, умеешь внятно излагать мысли, прилично одеваешься и общаешься с партнерами в ресторане, а не у ларька с шаурмой. Хотя и у ларька ему тоже было совсем не плохо…

Николай Сергеевич, как обычно, лежал на кровати, благостно вслушиваясь в тишину. В этой третьеразрядной гостинице его никто не мог потревожить, поэтому он еще раз спокойно прокрутил в голове план завтрашних переговоров, прикинул, когда их надо бы закончить, чтоб в ночь, по свободной трассе, вырваться из Москвы. …Да, надо ж еще заехать, глянуть телевизор – здесь, говорят, «плазмы» процентов на тридцать дешевле… а иначе, какого черта я перся сюда на машине?..

Он прицелился пультом, который держал в руке, и в черном ящике возникли давно надоевшие «эстрадные» лица. С явным удовольствием вдавил соседнюю кнопку – по экрану забегали бравые спецназовцы с автоматами. На следующем канале две девчушки (по виду, восьмиклассницы) глубокомысленно рассуждали о любви и сексе. Николай Сергеевич послушал их минут пять и хмыкнув, переключился на хоккей, где красные только что забросили шайбу белым. Трибуны взревели, заорал комментатор, и Николай Сергеевич, никогда не понимавший этого коллективного помешательства, двинулся дальше по эфирному пространству. Миновал весело улыбавшийся тюбик зубной пасты, снежно белые шапки пивной пены, строгого диктора, вещавшего о грядущем мировом кризисе, пока не добрался до обворожительной Шерон Стоун, вызывающе раздвинувшей ноги перед полицейским инспектором и наконец положил пульт. Дальнейший сюжет он знал наизусть уже лет двадцать, и внезапное осознание этого гигантского промежутка времени уносило его в прошлое – в его прошлое, никак не связанной с коварной героиней. Отвернувшись, он уставился в окно, только пейзаж ему виделся совсем другой – тот, который он когда-то наблюдал в течение целых трех лет, и потому «слайд» навсегда отпечатался в памяти.

Впереди маячил силуэт двенадцатиэтажного дома с замысловатым панно светящихся окон, а сразу за ним обитали пустота и мрак, потому что город заканчивался и начиналась степь, постепенно переходившая в редкий татарский лес. Справа виднелись тонкие бусы огоньков, очерчивавших прямоугольники заводских корпусов, а слева, как угольки гаснущего костра, мерцал Нижнекамск. Остальное пространство занимала ночь.

Нынешнему Николаю Сергеевичу даже в голову б не пришло, что, возможно, ночь – это вовсе не время суток, а, например, женщина – влекущая, но недоступная, потому что каждый раз протянутые руки хватают лишь прозрачный воздух; она же, дерзкая и загадочная, смеется внизу, сидя на скамейке во дворе. А тогда он думал, именно, так…

Невидимая женщина перестала смеяться, и осталась тишина, густо замешанная на душной, липкой жаре. И почему по утрам в цехе стоял такой холод, что приходилось жаться к прогретым для первой смены печам?.. Впрочем, если этот вопрос не удалось разрешить в то далекое время, то искать ответ сейчас просто не имело смысла.

Из небытия проявились люди, курившие на балконе.

– Вот тебе и Челны, – задумчиво произнес Виталик, приехавший на КамАЗ из Ульяновска, – все, как в песне поется: «…такого нигде нет, только на Каме в Набережных Челнах…» – он помолчал и вдруг сообщил, – а Кама – приток Волги. Ты, вот, видел Волгу-матушку?

Слово «матушка» прозвучало так ласково, что Николаю Сергеевичу, который тогда еще звался Колей, показалось – если ответить «нет», Виталик просто уйдет, так как с человеком, не видевшим «матушки», разговаривать не о чем. И Коля неуверенно кивнул.

– А где? Представляешь!.. – воодушевился Виталик, – я в Калинине был, так там она маленькая, как Свияга! Зато у нас – бывало, выйду на Венец!.. Она ж везде разная. Ты где ее видел?

– Я с самолета – когда сюда летел, – пояснил Коля, не знавший, ни что такое Свияга, ни что такое Венец – его географические познания заканчивались на двух стройотрядах, не покидавших пределов области, да теперь, вот, еще эти Набережные Челны.