Кирилл Манаков - Хроники последнего лета

На прощанье Наташа подошла и осторожно поцеловала его в щеку, став на цыпочки.

— Я обязательно позвоню. Правда-правда.

Загорский растянул губы в подобии улыбки, отвел взгляд, но когда Наташа уже поворачивалась, чтобы выйти, поймал ее руку, наклонился и поцеловал тонкие пахнущие ромашковым мылом пальцы.

Как только Наташа ушла, Виктор Сергеевич налил полный стакан виски и жадно выпил. Вытер губы рукавом халата, выругался вслух и повторил. И в этот момент зазвонили телефоны — мобильник в кармане халата, еще один на полке и кремлевская «вертушка» на рабочем столе. Загорский, разумеется, поднял трубку на вертушке, телефон в кармане отключил, а до аппарата, лежащего на полке, было не дотянуться, так и пришлось говорить под пронзительные нокиевкие трели.

Против обыкновения, звонил лично президент, а не секретарь или помощник. Главе государства только что доложили о гибели Султана, и он в самых резких, с учетом, конечно, общеизвестной сдержанности, выражениях настоятельно рекомендовал Загорскому прекратить валять дурака, разобраться с бабами, заняться делом и для начала срочно явился в Кремль на совещание.

И тут на Виктора Сергеевича подействовал выпитый алкоголь, что, в сочетании с душевными переживаниями, привело к неожиданному результату. Сломались какие-то внутренние ограничители, и он четко, по-военному, получая удовольствие от каждого слова, высказал, что он думает лично о президенте, его помощниках и деловых партнерах, о близких и дальних родственниках, обвинив их попутно в наличии грязных и развратных привычек, нечистоплотности и дурном запахе изо рта. Загорский говорил и изумлялся собственному красноречию, обычно длинные тирады давались с большим трудом, а тут мысли как бы сами собой материализовались в звуки.

Президент, судя по всему, был изумлен не меньше. Выслушав пламенную речь, он немного помолчал, а потом очень вежливо попросил прийти завтра часиков в одиннадцать, если, конечно, здоровье позволит.

Загорский положил трубку. Он с кристальной ясностью понимал, что карьера его завершена и испытывал по этому поводу ничем не оправданную радость.

— Да пошли вы все! — громко сказал Виктор Сергеевич, немного поразмыслил о том, куда бы послать неблагодарный мир, но поскольку ничего подходящего в голову не приходило, махнул рукой, подошел к буфету и выпил еще виски.

В голове тотчас же зашумело, отступили обида, и появилось неудержимое желание излить кому-нибудь душу. Но появление достойных собеседников в ближайшее время не предвиделось — не с охраной же, в конце концов, языком трепать… этим ребятам по уставу пить не положено, а говорить пьяному с трезвым — занятие унизительное. Остается телефон.

Виктор Сергеевич подошел к шкафу и достал из ящика свежий номер журнала «Форбс». Пролистал и развернул на странице со списком богатейших людей России. Закрыл глаза и наугад ткнул пальцам.

— Кобельман! — воскликнул Виктор Сергеевич и демонически захохотал.

Отсмеявшись, он набрал номер. Обладатель пятимиллиардного состояния отозвался немедленно.

— Слушаю.

— Марк Абрамович?

— Да, да, Виктор Сергеевич, слушаю вас.

— Слушайте внимательно, — Загорский изо всех сил старался говорить ровным голосом, хотя его распирало от смеха, — завтра будет отозвана лицензия у Баланс Банка. Отзыв произойдет во второй половине дня, так что время у вас будет.

— Это точно? — спокойно спросил Кобельман.

Загорский даже обиделся — человеку сообщают, что его банк лопается, а он, видите ли, глазом не моргнет. Значит, вывел уже все, надо что-то посерьезнее придумать.

— Точнее некуда. Слушайте дальше: акции уральских заводов будут арестованы, а в Швейцарию и Сингапур направят требования о замораживании счетов. На медлительность банкиров не надейтесь — уже есть договоренность с правительствами.

— Уже?

Теперь в голосе Кобельмана угадывалась озабоченность, но не было ни малейших признаков паники. Загорский лихорадочно вспоминал содержание кобельмановского досье. Что же у него еще есть? Штатовская телекоммуникационная компания? Ну, до нее не добраться — даже говорить об этом нельзя — не поверит. Яхта? Это мелочи… Дом в Каннах? Вообще ерунда… Ага! Кошачья выставка, кажется, в Брюсселе. Попался!

— Спасибо, Виктор Сергеевич, — воспользовавшись паузой, сказал Кобельман, — я не забуду. Это все?

— Нет, — сообщил Загорский с плохо скрываемым злорадством, — ваш кот Колизеус Четвертый признан национальным достоянием, будет конфискован в пользу государства и помещен в Московский зоопарк.

— Что?! — завопил Кобельман. — Вам моих денег мало?! Не получите Зюку, не получите! Ничего у вас не выйдет!

Виктор Сергеевич расхохотался и бросил трубку. Получил, масон! Пусть теперь побегают кобельмановские ребятишки! Два дня развлечений им гарантированы. «А нечего было русский народ спаивать» — подумал Загорский, достал из бара бутылку водки, налил полстакана и выпил.

Эх, еще бы Рокфеллеру-старшему позвонить и тоже чего-нибудь этакого завернуть… но со стариком надо по-английски говорить. Не переводчика же звать! Жалко…

Загорский тяжело вздохнул, с тоской оглядел комнату и сделал глоток прямо из бутылки.

И тут появился черт.

Самый настоящий, длинный и худой как жердь, с козлиными ножками, гнутыми рогами и черным поросячьим пятачком. Одет он был в короткие штанишки с помочами, отчего имел забавный и даже трогательный вид.

Виктор Сергеевич посмотрел на черта, отметил про себя зеленоватый оттенок его шерсти, хмыкнул, достал еще один стакан, налил до краев и протянул:

— Держи!

Черт с достоинством принял, выпил маленькими глотками, понимающе крякнул и занюхал собственной ладонью.

— Могешь! — оценил Загорский.

— Работа такая, — вежливо ответил черт.

— Еще по одной?

— Не откажусь.

Виктор Сергеевич разлил остатки водки и чокнулся с гостем.

— За встречу!

Выпив, черт уселся в кресло и закинул ногу на ногу.

— Зачем пришел? — спросил Загорский.

— Поговорить.

— Поговорить, значит… Ну, давай, валяй.

— А я что… Сам ничего сказать не хочешь?

— Ну а если хочу?

— Тогда валяй. Буду слушать.

— Я тебе сказочник? — рассердился Загорский, — Мне еще рано с зелеными чертиками разговаривать!

— Да ну?! — удивился черт. — А, по-моему — самое время. Начудил? Что делать будешь?

Он говорил твердо и четко выделяя слова, отчего создавалось ощущение легкого акцента. Как у хорошо знающего русский язык скандинава или немца.

Виктор Сергеевич задумался. Действительно начудил… И, главное — зачем? Наташа все равно ушла.