Александр Матюхин - 13 маньяков

– Что странно, – продолжил Жданов, – в комнате нет следов борьбы. Да и на теле я не обнаружил синяков или ссадин. Выходит, что Сурядов добровольно дал себя связать. Я осмотрел тело на предмет инъекций – ему могли сделать укол морфия, например, – но здесь очень плохое освещение. Потребуется повторный осмотр кожной поверхности в прозекторской.

Дашевич кивнул. Владимир Федорович, прикрыв глаза, чтоб не видеть погибшего, спросил:

– Получается, что ваша идея об умышленном заражении Рабданова оспой подтверждается?

– Увы! – кивнул Жданов. – Кто-то желал смерти этого человека.

– Полагаете, убийца подкупил Сурядова, дабы тот подбросил Буде Рабдановичу зараженный оспой предмет, после чего лишил Агафона жизни?

– Это разумное предположение.

– Как думаете искать убийцу?

Жданов пожал плечами.

– Владимир Федорович, я ведь не сыщик. Я – ученый. Полагаю, расследование лучше передать людям, более пригодным для этого.

– Говоря откровенно, никого, более пригодного, чем вы, Георгий Филимонович, у меня нет. – Люба испытующе посмотрел на Жданова. – Если бы не ваша блестящая догадка, мы, во-первых, не обнаружили бы пропавшего так быстро, а во-вторых, могли бы и не уразуметь его связь с болезнью Рабданова. Так что покорнейше прошу вашего содействия в этом вопросе.

– Необходимо поставить в известность Петра Кузьмича – он рассчитывает на мою помощь в подготовке экспедиции…

– Поставьте, – кивнул Владимир Федорович. – Хоть, по правде сказать, я не думаю, что расследование будет отнимать у вас слишком много времени. Господа.

Кивнув присутствующим, консул вышел. Дашевич кашлянул, привлекая к себе внимание.

– Думается мне, – сказал он, обращаясь к Георгию Филимоновичу, – что убийца едва ли стал везти оспу издалека – слишком велик риск. Нужно искать больных в Урге.

– Это зачем еще? – удивился Щербатской.

Дашевич, склонившийся над убитым, ответил:

– Затем, что больной или его близкие могли запомнить человека, который забирал его вещи… Орудовали бритвой или скальпелем – линия среза чистая… Хотя… – он поиграл желваками на скулах, – срезать бритвой носовой хрящ вряд ли получится. Тут нужно что-то потяжелее. – Отступив от тела, он обернулся к мявшимся за дверями казакам: – Ну-ка, братцы, заберите его да снесите в лазарет.

Жданов и Щербатской освободили комнату, позволяя казакам пройти. Георгий Филимонович в задумчивости приглаживал большим пальцем бакенбард.

– Аркадий Семенович, голубчик, в каком сейчас состоянии Рабданов? В сознании?

– Если бы, – досадливо скривил губы Дашевич. – В беспамятстве с того самого момента, как я обнаружил его. Оспа – страшная болезнь, а здесь мы вдобавок имеем дело с Variola Major, так что прогнозы я склонен давать самые неутешительные.

Он расстегнул верхнюю пуговицу мундира и промокнул лоб небольшим платком, хотя в коридоре было отнюдь не жарко. Весь вид его являл собой пример крайнего нервного истощения, вероятно вызванного событиями двух последних дней.

– А по характеру течения болезни вы в состоянии определить время заражения?

– Очень грубо, с погрешностью в день-два. Опыта в лечении оспы у меня мало, да и скорость ее развития зависит от слишком многих факторов…

– Это прискорбно, – вздохнул Жданов, механически протянул руку к портсигару, но затем, раздумав, повертел его в руках и снова положил в карман.

Дашевич ушел вместе с казаками, оставив Жданова и Щербатского наедине. Федор Ипполитович помассировал пальцами виски, устало прикрыв глаза.

– Я бы предложил выпить крепкого чаю, – невозмутимо заявил Георгий Филимонович. – Самое время немного отвлечься.

– Ты всерьез думаешь, Жорж, что нам удастся завязать отстраненную беседу? – Федор Ипполитович натянуто улыбнулся. – Два года я провел в Урге, но никогда доселе…

Тут он замер, воззрившись прямо перед собой в какую-то невидимую точку. Посетившее его озарение было столь молниеносным, что несколько мгновений Щербатской сохранял полнейшую неподвижность, словно соляной столб.

– Федор, что случилось? – обеспокоенно спросил Жданов.

Щербатской вскинул руку в предупреждающем жесте.

– Погоди… когда в одна тысяча девятьсот пятом я направлялся в Ургу, в Верхнеудинске я встретился с Алексеем Матвеичем Позднеевым, ректором Восточного университета, который переехал туда из Владивостока на время войны с японцами. У нас случилась увлекательнейшая беседа о монгольском буддизме, и среди прочего Алексей Матвеевич весьма подробно описал мне характер и биографию Богдо-гэгэна… Среди прочего он упомянул, что уже в юном возрасте хубилхан проявил себя независимым властителем, чем вызвал недовольство императорского двора. Из Пекина в Ургу было отправлено большое посольство. Откуда-то стало известно, что в свите послов скрывается один из знаменитых да-лам – лам-отравителей. Тогда Богдо-гэгэн покинул Ургу и не возвращался до отъезда посольства.

– Поучительная история, ничего не скажешь, – кивнул Жданов, – но позволь узнать, как она связана с нынешним делом?

– Ты не дал мне договорить, Жорж. – Щербатской очевидно наслаждался моментом. – Когда все улеглось, среди прочих слухов стал ходить и такой, что да-ламу включили в пекинское посольство с согласия Лхасы. А может, даже по ее просьбе. Я хочу сказать, что мы не включали в свои подозрения тибетскую миссию в Урге. А между тем столь сложная и изощренная манера скорее присуща тибетскому уму, нежели китайскому.

– Но есть ли смысл далай-ламе убивать своего ближайшего соратника?

– Прежде всего, он мог и не знать об этом. Трон буддийского первосвященника окружает множество партий и союзов. Но не исключен и тот вариант, что далай-лама, охладев к переговорам с нами, пожелал таким жестким способом закончить их, заодно избавившись от главного русофила в своей свите.

– Это мало что дает нам, голубчик мой, – с сожалением констатировал Жданов. – Такая теория только порождает новые вопросы. Но, возможно, твоя догадка верна.

В ответ на удивленный взгляд товарища Георгий Филимонович извлек из кармана небольшой бумажный лист с короткой надписью и засохшими пятнами крови.

– Это, кажется, на тибетском. Ты можешь прочесть?

Федор Ипполитович поднес бумажку к глазам.

– Палден Лхамо, – произнес он тихо. – Почему ты не показал ее Любе?

Жданов забрал лист и спрятал его во внутренний карман.

– Потому, голубчик мой, что не хотел раскрывать связь с убийством слуги Доржиева.

– Что за нелепица? – поразился Щербатской. – Консул даже не знает о нем!

– Как знать, как знать. Мне кажется, такой человек, как Владимир Федорович, всегда держит руку на пульсе событий. Оттого и его пристальный интерес к произошедшему здесь, у нас.