Лаура Уиткомб - Призрачная любовь

— Ты в порядке? — спросил он.

— Я не знаю, — ответила девушка.

Ее нижняя челюсть дрожала. Билли взял мохнатый халат и бережно накинул его на плечи Дженни. Затем он встал на колени перед ванной:

— Извини, что я не узнал тебя, когда ты приходила сегодня повидаться со мной.

— Я приходила к тебе?

Она смотрела на него с такой надеждой, словно пыталась вспомнить забытый сон.

— Да. И когда ты ушла, я нашел это в своей комнате.

Он вытащил из заднего кармана небольшой квадратик бумаги и показал его Дженни:

— Видишь? Это мы!

Ее мокрые пальцы сжимали края черно-белой фотографии — немного смазанной и плохо отпечатанной. Дженни с изумлением смотрела на обнаженные плечи двух влюбленных, на их улыбки и прижатые друг к другу лица.

— У меня в последнее время проблемы с памятью, — признался Билли.

Ошеломленная девушка взглянула на него и улыбнулась:

— У меня тоже.

— На снимке мы выглядим счастливыми, правда?

Казалось, что он сам не верил в это. Дженни вновь посмотрела на фотографию, и ее глаза заблестели от набежавших слез. Она судорожно вздохнула и перевела дыхание:

— Да, мы выглядим счастливыми.

Пока она рассматривала снимок, он нежно вытер полотенцем ее мокрые волосы. Она приподняла голову и смущенно спросила:

— Тебя зовут Билли?

Он засмеялся:

— Да.

Я помахала им рукой на прощание и вознеслась из верхнего угла комнаты к небу — прямо через крышу дома. Мое сердце раскрылось, как цветок. Не только потому, что Дженни сохранила свою жизнь, а Билли отыскал девушку. Нет, это было не все! Я поднималась в небеса! Передо мной виднелся свет, и мне казалось, что Джеймс вот-вот улыбнется мне через маленькую брешь в облаках.

Но, к моему неописуемому огорчению, дыра в небе оказалась зазубренным отверстием размером с кота. Я снова видела перед собой дверь подвала — проклятую дверь! Меня окружали лютый холод и непроглядная тьма. За маленьким отверстием ярилась буря, сверкавшая вспышками молний. Я больше не сопротивлялась воле Бога.

— Элен?

Его голос раздался прямо над моим ухом. Джеймс прижался к моей спине и обнял меня. Я почувствовала болезненное желание любви и невыносимую боль потери. Он был всем, чего я хотела. Но, к сожалению, его образ оказался предсмертной галлюцинацией. Темная вода доходила до моего подбородка. Руки Джеймса не имели физической твердости, и его голос звучал только в моем уме. Он проникал в меня, словно жар лихорадки. Мне хотелось плакать, но я уже была за гранью слез:

— На самом деле, милый, тебя нет.

— Я здесь, — ответил он.

Он сжимал меня в объятиях. Начиналась новая глава адских мук. Наихудший момент моей жизни грозил стать вечной тюрьмой, и Бог дразнил меня счастливыми возможностями, поместив их снаружи — за толстыми досками несокрушимой двери.

— Идем со мной, — сказал Джеймс.

Вспоминая радость наших обнаженных тел, я печально всхлипнула, хотя мои глаза были сухими, как глазницы черепа:

— Я не могу.

— Ты способна развалить эти стены в мгновение ока. Они построены тобой.

— Только Бог может разрушить такую прочную преграду, — ответила я.

Он засмеялся глубоко внутри меня и прошептал:

— Какая же ты упрямая!

— Мама?

Я прильнула к двери, посмотрела в отверстие и увидела лицо девочки. Ее испуганный взгляд был направлен на меня. Огонек надежды засиял в моем сердце. Я еще могла изменить этот дикий кошмар.

— Когда пойдешь к Фанни, держись за ветви, — крикнула я.

Она нахмурилась, и ее бледное личико исчезло из виду. Я видела, как маленькая ручка ухватилась за ветку упавшего дуба.

— Беги, малышка!

«Ты, моя девочка, должна уцелеть, — молилась я. — Мое любимое дитя. Мой проводник в трясине мрачных сновидений. Сколько раз ты спасала мою душу своим плачем, вытаскивая меня из холодной постели, из рук нелюбимого мужа в твои горячие объятия. Ты, моя милая деточка. Моя единственная подруга. Не жди меня. Беги. Живи!»

Внезапно, к моему невыразимому ужасу, я снова услышала ее голос за дверью:

— Мама?

Почему она не ушла? Я хотела позвать ее, но черная вода попала мне в рот. Вцепившись пальцами в края зазубренных досок, я начала расшатывать их и дергать на себя. Небольшие куски черных щепок крошились в моих руках. Если бы я знала, что дочь уцелеет, у меня хватило бы смирения принять любую смерть. Я ушла бы с миром, и не важно, как громко грохотала бы буря и какой холодной была бы вода.

Из темноты донесся голос:

— Мама, я жду тебя.

Мне удалось прижаться лицом к отверстию:

— Нет, детка. Не оставайся здесь. Беги!

И тогда я увидела ее. Я смотрела в глаза моей девочки, которая стала с годами женщиной с гладким округлым лицом. Ее волосы местами поседели. Щурясь от яркого солнца, она манила меня к себе. Затем моя малышка улыбнулась, и я увидела на ее щеках все те же детские ямочки.

— Нет, мама, — сказала она, протягивая мне руку. — Мы уйдем отсюда вместе.

Я воспользовалась ее поддержкой и выбралась из подвала. Она заключила меня в объятия. Не обращая внимания на мою грязную одежду, она стояла на мокрых ступенях и целовала меня в те места, к которым любила прижиматься при жизни: в виски, в волосы, в брови, в щеки. А я могла лишь думать: «О господи! Она жива. Моя девочка жива!»

Дочь сжала мое лицо ладонями и похлопала меня по щекам, как делала это, когда ей было два года. Прикосновения женщины позволили мне почувствовать легкий танец ее души. Моя смерть не легла на нее тяжким бременем. Она никогда не возлагала на меня вины. В ясных глазах моей девочки я увидела счастливые моменты ее долгой жизни: веселый прищур супруга, когда он прижимал деку скрипки рыжей бородой; двух покрытых веснушками сыновей, которые носились с криками по кухне; внучку, цеплявшуюся за фартук и улыбавшуюся ей четырьмя крохотными белыми зубками. Радость теплым ветром подула мне в лицо и смахнула капли воды с моих ног и одежды.

— Где ты была все это время? — с шутливым укором спросила дочь. — Разве ты не слышала, как я звала тебя?

Если бы на последнем дыхании, глотая смерть, я открыла глаза в воде, то увидела бы дыру в двери погреба. Наверное, тогда бы я поняла, что спасла свою девочку. Но вместо этого я закрыла веки и погрузилась в свой персональный ад. Год за годом я пряталась за спинами хозяев и зажимала себе уши руками. Как долго дочь звала меня? Полвека? Я заставила ее ждать. По моим щекам побежали слезы сожаления. Однако она приподняла мой подбородок, не позволяя мне грустить. Она поцеловала меня в губы и потащила вверх по ступеням. С моего сердца сняли камень — тяжелую глыбу из замерших слез. Свет никогда еще не ощущался таким легким.