Дейкр Стокер - Дракула бессмертен

— Сержант Ли, собирайте ваших людей.

Глава XXXVIII

Просторная кладовая за кулисами как нельзя лучше подходила для последней схватки. В лабиринте из вешалок с костюмами, реквизита и старых декораций электрического освещения не было — рабочие сцены в такой роскоши не нуждались. В четырех углах кладовой шипели, отбрасывая длинные неспокойные тени, газовые фонари.

Укрывшаяся в темноте Батори тихонько засмеялась. Басараб так предсказуем: он по-прежнему уверен, что Бог на его стороне. Князь шел вперед, выставив перед собой меч. Страха он явно не испытывал — и зря. Ему до сих пор невдомек: Бог не ценит человеческой преданности… Давай же, приди ко мне и умри.

Какая приятная игра в кошки-мышки! Вот глаза Басараба пытаются разглядеть ее сквозь ряды костюмов… Тоже мне, соперник! Никто не в состоянии с ней сравниться. Даже Бог не в силах ее уничтожить, что же говорить о злосчастном румыне?

Басараб вдруг метнулся вперед, сбил одну из вешалок и сделал выпад мечом, но графини на этом месте уже не было — двигалась она со сверхъестественной быстротой.

— Если ты такая сильная, покажись и дай мне бой, ведьма! — взревел Басараб.

Рано. Батори хотелось еще немного продлить удовольствие. Прежде чем игра закончится, ему за многое предстоит заплатить.

— Ты сам решил меня разыскать, — поддразнила она его. — Твои поступки предсказуемы. Ты раб своего тщеславия, своей самоуверенности. До сих пор веришь, что после всего сотворенного тобой Бог по-прежнему на твоей стороне.

Басараб следовал за Батори по лабиринту, выжидая благоприятного момента, чтобы загнать ее в угол и нанести удар.

— Я надеялся спасти тебя. Вызволить из мрака, созданного твоими же руками.

Графиня остановилась и вышла из ряда костюмов.

— Ты дал обет быть моим вечным спутником.

Румын вздрогнул — старая рана еще не затянулась — и заговорил с такой искренней печалью, что Батори почти ему поверила:

— Да, когда-то я, как последний глупец, верил в возможность нашего союза. Я даже любил тебя.

— Но ты ведь понимал — нам никогда не быть вместе.

— Ты сама решила пойти против всех законов, небесных и людских.

— И поэтому ты пытался убить меня.

Батори вновь отступила в тень. Игра приближалась к завершению.

Басараб взмахнул мечом и разнес в щепки полку, возле которой миг назад находилась ее голова. Он принялся один за другим обрушивать стеллажи с бутафорией.

— В твоей душе нашло приют такое зло, что у меня не оставалось выбора!

Графиня вышла из-за вешалки на противоположной стороне кладовой. Басараб обернулся, держа палаш наготове.

— Твой Бог отобрал у меня все, что мне дорого. Его псы терзали меня за чувства, унять которые было не в моей власти. Вот почему я мщу Господу и всем детям Его. Не мешай мне.

Румын опустил меч в знак перемирия.

— Уезжай отсюда. Оставь в покое Квинси, его семью и близких. — Он подошел ближе.

Батори сделала шаг назад и прошептала:

— Науськивая Сьюарда и его друзей против меня, ты не мог не понимать, что прольется их кровь. — Не изменяя хитроумной тактике, графиня встала на свету, под фонарем. Глубоко вдохнув, она заставила все внутренние органы сжаться; пор ее кожи засочилась кровь.

Басараб смутился. Зачем она загнала себя в угол? Почему не скрывает страха? Он решил рискнуть и, набрав в грудь воздуха, прогремел:

— Прекрати бессмысленные убийства, или будешь уничтожена!

— Однажды ты притворился мертвым, чтобы избежать моего гнева! — улыбнулась Батори. Игра окончена: пора вернуть старый должок. — Теперь твоя глупость станет очевидна всем.

Наивным сочувствием румын загнал себя в ловушку. Даже если в углу сейчас Батори, умереть предстоит ему.

Глаза графини налились чернотой. По-звериному зарычав, она обнажила клыки. Басараб замахнулся мечом… Слишком медленно. Взмыв в воздух, Батори сбила рукой фонарь. Светильник разбился у ног князя, и атласный плащ тотчас охватило пламя. Графиня тем временем плавно приземлилась за спиной противника. Басараб, крича, пытался сбросить с себя горящую одежду, но искры лишь разлетались по комнате. Старые костюмы быстро занялись, и в считанные секунды огонь охватил всю кладовую. Басараб повалился на пол, безуспешно пытаясь сбить пламя. Его плоть уже начала обугливаться.

Батори расхохоталась — а потом спокойно открыла дверь и вышла, оставив прошлое догорать.

Артур Холмвуд тяжело вздохнул. Несколько лет назад компаньоны из лондонского городского совета предложили ему сделать пожертвование на ремонт моста Ватерлоо — корнуолльский гранит постепенно приходил в негодность, выявились недостатки и в самой конструкции моста. Не увидев здесь выгоды, лорд ответил отказом и посоветовал осуществить ремонт на государственные средства. Поскольку население и без того страдало от непомерных налогов, а строительной инспекции постоянно не хватало средств, у муниципалитета не оставалось иного выбора, как ремонтировать мост урывками, время от времени перекрывая его полностью. Сегодня был как раз такой день. Карета еле-еле ползла по Вестминстерскому мосту, забитому другими экипажами и сотнями пешеходов.

Больше всего Артура выводило из себя, что театр «Лицей» находился буквально в двух шагах от противоположной оконечности моста Ватерлоо.

Наконец карета выкатила на набережную Виктории и понеслась на восток. На Савой-стрит, которая привела бы их к цели кратчайшим путем, не так давно установили одностороннее движение — в неблагоприятную для них сторону. Только проехав под мостом Ватерлоо, мимо Королевского колледжа, кучер отыскал переулок, идущий на север, к Стрэнду. Вместо десятиминутной поездки от вокзала им выпало полчаса мучений. Даже хладнокровие Мины дало трещину. Репетиция уже началась; они опоздали.

По мере приближения к «Лицею» смутный гул, доносившийся издали, превратился в шумную какофонию. Улица казалась безлюдной, но источник шума находился где-то рядом. Возможно, впереди их ждал еще один затор, но деваться было некуда. Холмвуд опять постучал тростью по крыше кареты; кучер в ответ хлестнул поводьями.

Они вылетели на угол Веллингтон-стрит, когда дорогу им преградила черная карета, которой никто не управлял.

Кучер что есть силы натянул поводья; кони испуганно заржали, и экипажи столкнулись. Кучера сбросило с передка, карета повалилась набок.

Последним, что услышал Артур Холмвуд, был громкий треск. Потом навалилась чернота.

По Веллингтон-стрит сновали прохожие с ведрами воды. В отдалении звонили колокола. Случившиеся на улице экипажи быстро завязали в людской толчее. В небо возносились Крики и черный пепел.