На ночь глядя - Роман Шмыков
В оставшиеся дни до полёта я был весь на нервах. Работа не шла, дома ощущал себя совсем отвратительно, не находил себе места в своей же квартире. То на пол лягу, то в кресле развалюсь, всеми силами пытаясь дождаться, пока сон сам прибудет, и не придётся ворочаться несколько часов кряду. Вчера ещё приснилось, что меня душат одеялом. Буквально боязно отправляться в кровать. Было страшно, и я очнулся, отпихивая от себя подушки в стороны. В полусне поднял их с пола, шёпотом матерясь. Соседи за стеной храпели, а я уставился в окно, за которым было ещё совсем темно. Середина зимней ночи — тоскливое время суток.
Сообщил коллеге, что улетаю на недельку проведать отца. Не помню, говорил ли о приближающейся смерти в семье, но коллега всполошился, остальным рассказал, и меня несколько дней жалели все, кому не лень. Даже начальник перед днём вылета отпустил пораньше. Без моей просьбы. Я улыбнулся, поблагодарил и отправился домой, совершенно не желая туда попадать. Купил сигарет по пути, пропустил несколько поездов наземного метро, потягивая дым и доводя свои лёгкие до кашля. Вкус шоколада на губах и ощущение рвоты в горле. Внутри камень из спазмов и слёзы на глазах. Не могу их выдавить, но и внутри держать уже невозможно.
Сжимал портфель в руках и опустошал пачку сигарет, пока не начало сильно тошнить. Зашёл в последний вагон, обычно практически пустой, и сел на дальнее сидение. Стук колёс, гул города за окном с наледью. Здесь даже продавцы всякой дребедени не появляются. Кто стельки продаёт за сто рублей, кто газеты, а кто чудо-губки пытается втюхать. В тот момент я был королём вагона, в котором пахло сыростью и чужой обувью. Изо рта у меня самого тянуло чем-то мерзким. И зуб болит. И всё вокруг настолько нервирует, что я сжался в пальто и просидел коконом до своей станции, выскочив пулей на улицу.
Вечер перед небольшим путешествием на родину. И пресловутое ощущение дежавю. Детские воспоминания, в большей степени какие-то негативные, всплывали в мозгу сами по себе. Старые обиды показывались наружу, и я заводил спор с самим собой, обсуждая совсем древние травмы, которые по тысяче раз уже разобрал с психологом. Пришлось предупредить его, что вскоре снова понадобится помощь, ведь приёмом это уже назвать не могу. В последний раз я почти разревелся, вырывая из прошлого оскорбления мамы по поводу моего лишнего веса в детстве, которые та и оскорблениями не считала. Стыдно теперь, но пока не могу исправить то, что происходит сейчас со мной под давлением воспоминаний. Где-то я сильно промахнулся, и теперь отправляюсь домой, чтоб искать причины.
Полёт обещал быть утомительным. Погода на грани нелётной, буран. Несколько раз поскользнулся, пока от такси шёл до здания аэропорта. Всё-таки упал, больно ударившись копчиком у самых дверей. Шапка слетела и направилась по своим делам. Какой-то мужчина поймал её, ногой прижав к земле. Я поблагодарил, но внутри здания бросил шапку в мусорку. Грязная, холодная, мокрая до омерзения. Благо, в самолёте будет тепло. Небольшая задержка слегка обрадовала, честно сказать. И без того боюсь летать, так ещё и ветрище за окном шатает стены. Ну, или мне так кажется. А теперь есть время успокоиться. Несколько дней я готовился к разговору с родителями. И больше с мамой, ведь она здорова и готова болтать сутками напролёт о всякой ерунде, которая и ей самой не особо интересна. Зато имитация общения была ей всегда по-настоящему важна. Из уважения к матушке я потакал, сидя за обеденным столом порой часа полтора.
Для меня это утомительно, ведь понятия не имею, о чём говорить с человеком, пусть и настолько родным по крови. Мы совершенно не знаем друг друга, и уж точно больше не стремимся заполнить пробелы. Я вырос, стал скучен, а она такой и осталась для меня — недосягаемой в эмоциональном плане. Слишком часто мне приходилось раньше угадывать, что она чувствует, слишком часто я в этом ошибался. И не выпить столько чая за всю жизнь, чтоб наконец-то познакомиться со своей мамой по-настоящему.
И деревянный мальчик из книги тоже видел, как его мама, с копной листочков на голове, врала, что всё в порядке, и она не грустит об отце, сгинувшем в яме. Но вот только даже деревяшка с ненастоящим сердцем понимала, что ей лгут во имя чего-то, что вообще никто осознать не в силах. И он плюнул на всё, отправившись на свои собственные приключения. Эту часть я любил больше всего, ведь там начинались схватки с волками, поиски сокровищ и наивная любовная линия, которую я просил пролистывать, ведь там были поцелуи и даже намёк на сексуальную сцену. Мне было стыдно это слушать, но потом под одеялом я мастурбировал, представляя двух деревяшек, которые трутся своими деревянными гениталиями и стонут, издавая звуки гнущегося дерева в надломе.
Это определённо не детская книга. Я заберу её с собой, когда поеду обратно.
Самолёт трясло, я хватался вспотевшими ладонями за поручни и закрывал глаза. Весь мой агностицизм улетучивался, как только голос по общей связи объявлял о новой тряске. Весь потный, почти вымокший насквозь, я прилетел в областной город. И снова ночь из-за разницы часовых поясов. Брать такси было сродни пищевому отравлению, поэтому снял номер в гостинице. Дешёвая, на окраине, но всего на десяток часов, не больше. Там хоть немного высплюсь и не такой взвинченный приеду домой. Знаю, что буду злиться, нервничать и пускать пену изо рта, снова выслушивая одни упрёки и поучения от мамы. Сколько бы ни прошло лет, я для неё буду не сыном,
