Артём Корсаков - Обратная ночь

   Я смотрел на этого мощного вампира и уже даже поверил, что он является той самой Тенью, когда вдруг произошло то, чего ни я, ни все остальные, за исключением, пожалуй, Дениса, не ожидали увидеть. Тягач содрогнулся всем телом, выронил нож и обессилено рухнул на колени, с такой преданностью взглянув на Дениса, что все мои сомнения тут же улетучились.

   - Это не я. Клянусь, Наследник, это не я, - затараторил он. - Я никогда бы тебя не предал, ни за что на свете. Никогда. Я не Тень - правда. Поверь мне, Наследник...

   - Конечно же, я верю тебе. Ты всегда был слепо предан мне - и именно поэтому ты не можешь быть той самой Тенью, задумавшей переворот. Я никогда бы не посмел подозревать тебя в предательстве, только не тебя, Тягач.

   Но кто же тогда? Никого не осталось, совершенно никого. Я посмотрел на Дениса в надежде, что он что-нибудь прояснит. И тут до меня дошло... Нет, не может быть! Только не он! А как же Маша?! Она же мертва! Тень убила невесту Дениса - не может же... "Ты не можешь догадаться, кто такая Тень, потому что не веришь в подлость", - послышались слова, произнесённые Малышом. Неужели?

   Перед моими глазами воскресло обезумевшее лицо Дениса, увидевшего мёртвое тело своей Маши. Но в следующий миг я увидел другое лицо: каменное, равнодушное, когда Денис позволил мне уйти в день моего предательства. И кто из них настоящий? Тот, кто страдал от любви, или тот, кто был полон равнодушия?

   Казалось, остальные вампиры также ничего не понимают.

   - Ты хотел убить предателя? - спросил Денис у Тягача. - Убивай...

   И он, раскинув руки, подошёл к дрожащему с головы до пят помощнику.

   - Но как же... - невольно проговорил Пьеро.

   - Как же, что? - спросил повернувшийся к нему Денис.

   - Маша...

   - Маша - лишь параграф в безупречном плане, хоть она чуть всё не испортила, когда добралась-таки до Малыша. Если бы она его убила, то, пожалуй, мне стоило бы большого труда довести план до конца. В этом я, конечно, прокололся. Да, и Тягач виноват, которого я послал присматривать за Малышом, а он возьми, да и загуляй в тот день, когда Малыша настигла Маша.

   - Но ты же любил её, безумно любил, - воскликнул Пьеро.

   - Любовь - это лишь маскарадный костюм для сокрытия истины.

   Казалось, что лицо Дениса скрывает каменная маска, что вот-вот одним взмахом руки он сорвёт её, и я вновь увижу обезумевшего от горя возлюбленного. Но это было лишь иллюзией. Никакой маски нет, передо мной стоял настоящий Денис - равнодушный, спокойный и расчётливый. Маской как раз было перекошенное от ненависти лицо, когда он увидел мёртвое тело "своей" Маши.

   - Я родился рабом с выражением безмолвной покорности на лице. Мой отец, мой настоящий отец, не уставал повторять, что у каждого человека своё предназначение, которое даётся ему при рождении. Предназначение моего отца, как сам он считал, - слепо выполнять волю своего барина. Он даже ходил всё время сгорбленный, словно готовился в любую секунду пасть ниц, - Денис замолчал, взял себе стул, присел на него и продолжил: - я же никак не мог понять, почему одни рождаются со всеми благами, как например, мой ровесник барчонок, а другие, как я, вынуждены на них работать. Я часто молился и спрашивал у Бога, почему так происходит. Ответа не получил. Благодаря быстрым ногам меня сделали посыльным при барском дворе. Барину нужно одно - я бегу, второе - я бегу, третье - я бегу... Я всё бежал и думал, почему Господь сделал человека безвольным рабом? Почему я вынужден бежать туда, куда приказывает барин, а не туда, куда хочу я? И тогда я замыслил побег с помещичьего двора. Мне хотелось свалить на юг, где, как говорили, уже несколько сотен лет живут вольные люди - казаки.

   Наступила зима тысяча восемьсот шестьдесят первого, которая принесла с собой страшную болезнь. Дохло всё: скот, крестьяне, даже барчонок и тот протянул ноги. И я понял, что помру тоже, если не уйду сейчас. Я украл сапоги, тулуп и побежал. Бежал я недолго: попробуйте побегать в бескрайней степи в сапогах на три размера больше, когда утопаешь по пояс в снегу. Мои надежды рухнули, едва я вышел из деревни. Я увидел бесконечную белую пустыню. Где-то там, далеко, спряталась земля вольных людей. Уже через полчаса онемели ноги, лицо заиндевело, а свободой так и не пахло. Я остался один, совершенно один. Если, как говаривал отец, у всех людей есть предназначение, то какое оно у меня - спрашивал я у неба. Небо хранило молчание. И тогда я всё проклял. Я никак не мог смириться с тем, что рабом родился, рабом и умирал. А потом ко мне пришёл ангел - так я думал. Это был Владыка Найлус. Он задал мне всего один вопрос: хочу ли я жить вечно. А я ответил "нет" и переспросил, зачем мне вечная жизнь, коли суждено быть рабом. Я хочу свободы и только свободы.

   Очнулся я от жуткой жажды, терзавшей всё моё тело. Я лежал в полуразвалившемся деревянном бараке, пол которого застилала солома. Было очень холодно, но меня волновала только жажда. Безумно хотелось пить. В углу лежал связанный барин. У него на шее темнел маленький порез - застывшая кровь закупорила рану. Но её запах, который чувствовался даже сквозь кожу, меня притягивал. Я попытался подняться на ноги, но тут же упал - они меня не держали: ступни почернели от обморожения, началась гангрена. Тогда я, перебирая руками, пополз к бесчувственному телу. Когда дополз, то, не задумываясь, что делаю, вонзил клыки в тело барина. Помню, что он вскрикнул, а я всё пил и пил его кровь. Дальнейшее происходило словно бы в тумане. Я пришёл в себя на огромной мягкой кровати. Поначалу испугался - подумал, будто бы забрался в барскую кровать и уснул, а значит, меня забьют до смерти кнутом, если узнают. Я вскочил на ноги - они чудесным образом исцелились - и выбежал из комнаты, боясь как бы меня не заметили. В коридоре столкнулся со стариком, таким жилистым, что он походил на восставшую мумию. Помню, что долго извинялся перед ним, обнимал и целовал ноги, умоляя о прощении за то, что забрался в чужую кровать. Старик лишь улыбался. Он опустился передо мной на колени, поднял меня и сказал, что я лежал в своей собственной кровати и теперь эта комната принадлежит мне.

   Всю следующую неделю я спал на полу - пугался забраться в кровать. Никак не мог поверить, что что-то в этом мире может мне принадлежать, - так привык к рабству, что боялся расстаться с ним. "Да, я рождён слугой и всегда им буду" - так я говорил себе, хотя ещё неделю назад в одиночку решился пересечь степь, чтобы сбежать от прошлой жизни. Тогда во мне что-то сломалось, хотя, если точнее, наоборот, исцелилось. Я поклялся себе, что больше никогда не буду никому служить, что либо умру, либо обрету свободу. Кто же знал, что мне понадобиться на это целых сто пятьдесят лет?!