Татьяна Корсакова - Музы дождливого парка

Звонкий перестук каблучков — это Ната уложила девочек спать. Она всегда очень аккуратна и обязательна — его будущая жена, его Урания.

— Ната! — Виноватая улыбка, рассеянный взгляд и просительно протянутый серебряный поднос. — Ната, не могли бы вы отнести Лалочке кофе?

— Конечно, Савва Иванович. — Ответная вежливая улыбка хорошо вышколенной прислуги.

Бедная девочка, как же тяжело ей приходится! Ничего, это ненадолго. Уже завтра все изменится. Ей нужно всего лишь подать Лале чашку с отравленным кофе. Она должна быть сопричастна к тому, что произойдет. По-другому никак! Она ведь будущая Урания!..

Савва зашел в спальню жены в полночь под тихий бой настенных часов. Мертвая Лала лежала, скрючившись, на полу. Смерть не была к ней милосердна, не сохранила и малой толики ее порочной красоты. Как хорошо, что статуя уже готова! Ему не придется вспоминать это искаженное агонией лицо, ему будет достаточно посмотреть на надменно-невозмутимое лицо каменной Мельпомены.

На белых плитах павильона в тихом сиянии мертвых муз Лала казалась маленькой и ничтожной, слишком незначительной для отведенной ей роли. Савва снял с безымянного пальца перстень. Свет от него больше не шел, погас сразу после смерти Лалы. Бесполезная, а может, даже и опасная безделица. Пусть остается с хозяйкой.

Солнце взошло в тот самый момент, когда Савва без сил опустился к основанию выросшей в центре павильона колонны. Фальшивка, но очень качественная фальшивка. Никто и никогда не догадается, что находится у нее внутри. Вот он и принес жертву, которую от него ждали столько лет. Теперь среди его мертвых муз есть одна мертвая по-настоящему. И ей никогда не вырваться из этой беломраморной ловушки. Отныне павильон станет последним пристанищем для ее черной души. Он позаботился о своей коварной музе. Дело за малым.

Тайник в основании колонны Савва сделал заранее. Пространства в небольшой нише хватало лишь на то, чтобы там встала потемневшая от времени деревянная шкатулка. Выцветшая тряпичная роза Эрато, гранатовый браслет Эвтерпы, шаль цвета берлинской лазури Каллиопы, серебряный гребень Терпсихоры, зеленая атласная лента Клио, нитка жемчуга Талии, опустевший хрустальный флакон Мельпомены — вещи, в которых жила частичка их хозяек, волшебные вещи. Теперь они будут под присмотром муз, теперь до них никто не доберется.

Савва закрыл тайник, со стариковским стоном поднялся на ноги, подошел к каменной Мельпомене, коснулся узкого запястья, прислушиваясь. Он давно научился их слышать и понимать. Музы почти всегда отзывались на его прикосновения, но Мельпомена обиженно молчала. Ничего, она привыкнет. Рано или поздно поймет, что для бессмертной души прекрасная статуя гораздо более приятное пристанище, чем гниющая плоть.

— Я прощаю тебя, моя неразумная Мельпомена! — По щеке скатилась горячая слеза. — Надеюсь, ты меня тоже когда-нибудь простишь…

В лучах восходящего солнца павильон казался сотканным из света. Савва улыбнулся. Он построил для своих муз чудесный дом. Здесь они в безопасности. Пока он жив, никто не посмеет их обидеть.

Лалу признали без вести пропавшей спустя полгода. Вместо подозрений и обвинений Савва собрал щедрый урожай соболезнований. Еще через полгода Ната ответила согласием на его предложение руки и сердца. В доме появилась новая хозяйка, а у Саввы новая муза. Павильон он реконструировал, надстроив второй этаж с домашней обсерваторией. Мраморная Мельпомена по-прежнему оставалась бездушной, строптивая Лала не желала менять свое узилище. Возможно, ей просто больше нравился павильон, чем статуя. Иногда, когда Савва засиживался в павильоне допоздна, ему чудились легкие шаги за спиной, а затылка касалось чье-то студеное дыхание.

Нет, он не боялся! Разве может творец бояться собственного создания?! Но что-то ворочалось в груди беспокойное и недоброе, что-то не давало до конца отдаться искусству, сжимало сердце, перехватывало горло. И сны его больше не были безмятежными и радостными. Мертвая Лала каждую ночь присаживалась на край широкого супружеского ложа, долго и пристально всматривалась в лицо спящей Наты, хмурилась, кривила губы в недоброй улыбке, а на рассвете, прежде чем раствориться в тумане, касалась лба Саввы холодным прощальным поцелуем. А Ната вскидывалась с испуганным криком, в насквозь промокшей ночной сорочке, беспокойно отталкивала руки Саввы и не могла вспомнить, что ей снилось.

Лишь спустя пять лет Савва понял, что заставляет Лалу тревожить не только его сон, но и сон его жены. Лала винила в своей смерти Нату. Это из рук Наты она приняла отравленный кофе, это Ната заняла ее место среди живых.

Еще спустя год Савва понял, как мертвой Лале удается проникать в сны живых. Он понял это внезапно, когда проверял свой тайник. Одна из стенок ниши дала трещину. Наверное, этого хватало, чтобы Мельпомена, оставаясь пленницей павильона, смогла дотягиваться до их снов. Савва заделал трещину в тот же день. Словно в подтверждение его догадок, кошмары прекратились, а сам он задумался над тем, как же мало люди знают о мире мертвых…

Это и в самом деле была бомба! Информация, которую раздобыл Лысый, расставляла все по своим местам. Интуиция не подвела, садовник Аким оказался вовсе не тем, за кого себя выдавал.

Аким Владимирович Серов — вот каким было его полное имя! Аким Владимирович Серов — бывший муж Наты Стрельниковой, незаконно осужденный по доносу Саввы Стрельникова, дед и единственный наследник Марты.

Что им двигало, месть или жажда наживы, еще придется разбираться, но одно известно наверняка — у Акима Серова были и мотивы, и возможность разобраться с любым из обитателей Парнаса. К слову, Савва Стрельников умер вскоре после появления в поместье нового садовника. Совпадение или предопределенность?

А внезапная смерть самой Наты? Так ли уж она естественна? Вопросов пока больше, чем ответов, но теперь Арсений хотя бы знает, в каком направлении двигаться. Теперь, когда он видел пылящиеся в подвалах фонда работы Акима Серова, он может почти с полной уверенностью утверждать, что наброски в ученическом альбоме и, возможно, мраморная Урания — это дело рук неприметного садовника. Искусствоведы, с которыми Арсению удалось побеседовать, в один голос утверждали, что Аким Серов был гением, едва ли не бо€льшим гением, чем Савва Стрельников, что, не случись в его жизни доноса и лагерей, он рано или поздно затмил бы своего учителя, добился бы славы и признания. Жена-красавица, любимая работа, прекрасные перспективы — всего этого Аким Серов лишился по вине Саввы Стрельникова. Двадцать лет жизни прошло в лагерях, перспективы истаяли, как дым, а жена-красавица ушла к злейшему врагу…